Александр Некипелов: «Чиновникам приходится доказывать, что без науки у нас нет будущего»
Мы встретились с академиком в Ростове-на-Дону, куда прилетели на 10-летний юбилей создания Южного научного центра РАН. И, понятно, наша беседа о состоянии дел в Академии началась с вопроса о ее научных центрах.
— Александр Дмитриевич, в России есть ряд научных центров — на севере, на Волге, на Байкале… Как вы оцениваете их роль в развитии науки в стране?
— Для страны очень важно, чтобы наука не была сконцентрирована в одном-двух местах, а потому и в Советском Союзе, и в России старались «распространить» ее по регионам, которые, как известно, у нас разнообразны и неповторимы. Сеть научных центров позволяет в каждом из них решать фундаментальные проблемы. Конечно же, появление таких центров связано и с конкретными учеными, их научными школами.
— Страна-то у нас большая…
— Конечно. А потому для представителей, например, наук о Земле принципиально важно, чтобы такие центры были, зачастую самые крупные ученые становились инициаторами их создания. Создание любого крупного научного центра – это событие для РАН. Однако появление Южного научного центра, на юбилее которого мы присутствовали, – все-таки особое явление. Путь был долог и труден. Тем не менее, он был пройден, что укрепило нашу науку не только на юге России, но и в стране. Южный научный центр – это пример реализации многих фундаментальных идей, и, что очень важно, они находят выход в практику, становятся жизненно важными. Этот Центр – форпост академической науки на юге России. Здесь творческая атмосфера, много молодых сотрудников, патриотов, энтузиастов. Диапазон исследований очень широк, и в этом безусловная заслуга академика Геннадия Григорьевича Матишова, чей научный авторитет и организаторские способности помогают решать сложнейшие проблемы, что позволяет всем нам с уверенностью смотреть в будущее. По исследованиям ученых Центра можно представить, как развивается наука не только на юге России, но и во всей стране…
Тот же академик Матишов возглавляет и Морской биологический институт в Мурманске, работы которого известны во всем мире. Ученые помогают решать сложнейшие проблемы в Арктике, в мировом океане. Их участие в данных проектах не только направлено на повышение эффективности работы нефтяников, геологов, рыбаков, полярников, но и способствует общему повышению культуры, уровня образования людей. Это тоже очень важно для развития общества.
— Мне довелось как-то побывать в Иркутском научном центре. Так вот, меня удивил тогда такой факт. Раньше Иркутск был городом, окруженным тюрьмами и лагерями. В общем, недобрая слава о нем шла чуть ли не со времен декабристов. Однако появление в городе научного центра резко изменило его имидж – теперь это признанный центр интеллигентности.
— Неудивительно. Таково влияние центров науки. Ведь наука – это огромный пласт культуры. Заметил такую особенность — в провинции отношение к ней совсем иное, чем в Москве или в Санкт-Петербурге. В столицах к науке привыкли, а в регионах понимают, что ее приход – это качественный скачок в их жизни, а потому к ученым относятся с особым почтением.
— А что сегодня происходит в самой Академии наук? Как складываются отношения с властью?
— Отношения, я бы сказал, «полифонические». Вместе нам удалось решить одну из острейших проблем – провести пилотный проект по повышению оплаты труда ученым. С очень низкого уровня – средняя зарплата была 5 с половиной тысяч рублей – подняли в пять раз. Позитивные решения, которые были приняты, сразу же повлияли на ситуацию в области – к нам пошла молодежь. И что важно, изменилась ситуация с аспирантурой. Если в 90-х туда шли молодые люди, чтобы избежать призыва в армию, то сейчас совсем иное дело – они идут именно в науку, защищают диссертации, и буквально «стоит очередь» из желающих попасть в Академию. Кстати, у нас в стране никогда не было недостатка в людях, которые хотели бы целиком посвятить себя науке.
— Ну да, а еще считалось, что зарплата не самое главное для ученого…
— Не главное, но необходимое. Если тебе не удается сводить концы с концами и нечем кормить семью, то научные проблемы, хочешь или не хочешь, уходят на второй план. Повышение зарплаты ученым, безусловно, кардинально бы изменило положение дел в науке. Когда мы предлагали этот пилотный проект, то делали это не тайком, а обсуждали на президиуме, в коллективах, советовались с профсоюзами, потому что речь шла, в том числе, и сокращении ставок на 20 процентов. То есть, не о «механическом» повышении зарплаты, а о комплексном решении многих проблем. Кто-то считал, что в первую очередь надо купить оборудование, а уж потом повышать зарплату. Удалось вовремя убедить сомневающихся в том, что оборудование без людей никому не нужно. Планировалось поднимать зарплату ученым в течение двух лет (2008-2010 годы), а затем должен был произойти скачок в финансировании на следующие два года, чтобы закупать оборудование и начинать модернизацию научной базы. Однако никто не мог предвидеть мирового кризиса, который обрушился на всех нас. В Академии понимали положение в стране и заверили власти, что переживем кризис за счет внутренних ресурсов. Пережили…
— И власть о своих обещаниях забыла…
— Нет, не так. За это время те люди, которые были против реформ в Академии, «перевели стрелки» на другое направление, в сторону от стратегической линии развития. Они вдруг решили, что развитие науки должно быть связано с мощными инвестициями в вузы, а не в Академию наук. И мы, осуществив первую часть задуманного плана, «зависли»: 75 процентов средств идет за зарплату, часть денег на коммуналку, а на материальное обеспечение ничего не остается. Понятно, что такое решение власти ошибочно. Все мы преподаем в вузах, прекрасно знаем ситуацию в них с наукой, а потому и можем говорить вполне определенно, что так дела не делаются. Деньги на науку пошли в вузы, там их надо «осваивать», а потому началась истинная охота за академическими учеными. Полно анекдотических случаев, когда ректоры предлагают ученым институтов дополнительный заработок, но с условием, что они свою работу будут «передавать вузу для отчетности».
— То есть, представление о том, что нет разницы, где работает ученый и его группа — в вузе или Академии, ошибочно?
— Надо понимать, что Академия – это определенная среда, где люди, коллективы, институты, представляющие даже совсем разные научные направления, сосуществуют вместе – это особая культура отношений, которая складывалась в России в течение трех столетий. На попытки сломать все это, построить нечто на западный манер, просто жалко смотреть.
— Со стороны создается впечатление, что чиновники начали все активнее вмешиваться в науку. Зачем? Еще Виталий Лазаревич Гинзбург, наш Нобелевский лауреат, предупреждал: мол, оставьте ученых в покое, мы сами найдем разумные выходы из самых сложных положений! Почему к ученым не прислушиваются?
— Такое, к сожалению, наблюдается во всем мире. Чиновнику трудно представлять, что он деньги выделил, а дальше к ним никакого отношения не имеет. Это противоречит их представлениям о жизни, о себе, о своем положении. Раз ему, чиновнику, дали деньги, то он должен контролировать их, определять расходы. Случаются поистине фантастические вещи. К примеру, взять историю с ВАКом. Говорят, что нам нужна западная модель, где сами институты и университеты присваивают научные звания, где ученые прекрасно знают, кто и чего стоит. Это одно представление, либеральное. В реальности же происходит попросту оттеснение научного сообщества от присуждения степеней и званий. Для чего это делается? Неужели только для того, чтобы и эту область полностью взять под свой контроль?! Если ВАК присвоил звание человеку, то, само собой разумеется, что он, в случае чего, и должен свое решение отменять. Но у нас все иначе: звание присваивает ВАК, а отменяет его Министерство. Даже в таких мелочах проявляется пренебрежение к научному сообществу.
По дороге сюда в самолете мы с коллегой обсуждали такую идею. А что, если установить звания «кандидат наук РАН» и «доктор наук РАН», и самим присваивать их, ни с кем не согласовывая. Нет никакого сомнения, что уровень справедливости у нас будет намного выше, чем у тех государственных учреждений, которые этим занимаются сейчас. Уверен, наши доктора и кандидаты будут цениться намного выше и в стране и за рубежом.
— Такой демарш, думаете, исправит положение с присуждением степеней?
— Думаю, мы лишь поставим в неудобное положение государство, что нам, естественно, совсем не хочется делать. Короче говоря, некоторые вещи вызывают изумление. Хотя, с другой стороны, во всем мире при финансировании науки государством министерства всегда осторожны, они стараются прежде убедиться, на что пойдут выделенные средства — на науку или на какие-то иные цели. Безусловно, и у нас нужна прозрачность в движении денежных ресурсов, и спорить тут не с чем. Особенно с теми структурами, которые эти деньги выделяют.
— В 90-е, в этом смысле, вам была предоставлена полная «вольница»…
— Ну да, прекратилось финансирование, и руководство Академии приняло решение, которое в тех условиях было единственно верным. Тогда научным сотрудникам сказали: ищите средства существования сами, зарабатывайте деньги любыми способами. И мы начали действовать. В тех условиях это позволило науке выжить. Однако ситуация изменилась, но некоторые люди уже привыкли «бегать». А потому сегодня пришло время восстановить научную дисциплину. Когда-то бытовало сравнение, что труд ученого сродни труду металлурга, а если это так, то нельзя допускать, чтобы температура в мартенах упала…
— Но вы ведь, насколько известно, сами находитесь на стыке между наукой и большим бизнесом: вы и в руководстве Академией и в совете директоров крупнейшей нефтяной компании… Кстати, «Роснефть» заинтересована в ученых, в их исследованиях?
— Сейчас много делается для установления более тесных контактов между наукой и бизнесом. В компании даже есть вице-президент, который специально этим занимается. Характерный случай: было назначено заседание совета директоров в Хабаровске (тогда президентом компании был еще Богданчиков). Получилось так, что мы возвращались вместе в Москву. Времени было много, и мы успели обстоятельно поговорить. Вдруг он замечает, что, мол, в стране нет науки, и приходится все закупать за рубежом. Говорю: «Как это нет науки?!» А он в ответ: мол, это известный факт. Тогда я предлагаю ему элементарно познакомиться с отчетами Академии наук за последние пять лет – они у нас издаются. Или, чтобы он поручил своим сотрудникам с ними познакомиться. Там и темы расписаны, и исполнители. Согласился. На следующий день я послал ему отчеты. Надо отдать должное Сергею Михайловичу: он тут же отдал соответствующие поручения своим помощникам. Более 150 тем их сразу заинтересовали. После этого целую неделю в Академии наук мы встречались со специалистами «Роснефти». В результате, уже больше чем по 30 программам идет работа.
— Казалось бы, промышленники должны «бегать» за учеными, ждать от них новшеств, а у нас все наоборот – ученые стараются продвигать свои исследования, да еще встречают отчаянное сопротивление с их стороны…
— Движение должно быть навстречу друг другу, обеим сторонам следует быть активными. Только в этом случае придет успех. Для бизнеса вложение в науку, конечно, связано с риском. Можно сильно выиграть, но можно вложиться и в то, что не даст отдачи. Так было и так будет везде, не только у нас. Наш же бизнесмен предпочитает не заказывать научное исследование, — у нас ли, на Западе, — а купить готовую разработку, пусть не самые современные, но работающие технологию, оборудование, что обеспечит ему прибыль без всякого риска. И такую тенденцию трудно переломить.
— А по поводу «хорошей» науки у них и «плохой» — у нас, что скажете?
— Все подобные утверждения голословны. Я представляю в РАН экономические науки. Сам знаю, что во властных структурах, к сожалению, мало считаются с выводами и рекомендациями наших академических экономистов, отдавая предпочтение тем, кто выучился в Америке. Дело в том, думаю, что когда произошел слом старой системы, то выяснилось, что экономистов, знающих новую, мало. Тут никого винить нельзя. В то же время, хочу подчеркнуть, представление о том, что в советское время мы занимались только начётничеством, глубоко ошибочно. Это — ерунда! Я учился на экономическом факультете МГУ. У нас были выдающиеся семинары по тому же «Капиталу» Маркса – и я благодарен тем людям, которые их вели, потому что они учили нас вещам, которых так не хватает нашим западным коллегам. Маркс – это прежде всего свободомыслие в экономике и глубина. И одновременно мы изучали все экономические теории, пусть некоторые из них и были упакованы в критику «буржуазной экономики». Но, тем не менее, мы их изучали! Конечно, какой-то культурный разрыв существовал, но это не была пропасть, которую невозможно преодолеть.
— Что дальше будет с Академией наук, как вам кажется?
— Уже более десяти лет я среди руководителей Академии. И все эти годы нам приходится доказывать чиновникам, что без науки нет будущего у страны, у народа, что в академических институтах и учреждениях работают люди, преданные своему делу. Но те, кто придерживается иной точки зрения, неиссякаемы. Фантазии, правда, у них маловато. Она держится на двух постулатах. Во-первых, сделаем из Академии наук «клуб ученых», передадим институты в министерства и вузы, и на том с Академией будет покончено. Во-вторых, пора «приструнить» Академию, превратив ее в еще одно государственное учреждение, которым следует управлять «сверху», то есть полностью отдать Академию в распоряжение чиновников.
— Между прочим, Академию наук когда-то побаивался сам Сталин. Когда ему предложили стать «почетным академиком», он не согласился, опасаясь, что академики, по его же выражению, набросают ему «черных шаров».
— И могли бы набросать. А уж сегодняшним-то чиновникам — и подавно. Только они в этом никогда не сознаются. Масштаб не тот.
Источник
«Без науки у нас нет будущего»
25 лет Российскому фонду фундаментальных исследований – это много или мало? С одной стороны, много, ведь за это время сделано столько важных и добрых дел, что уже можно подводить некоторые итоги. А с другой стороны, молодая энергия, которая сейчас буквально кипит в коридорах и кабинетах фонда, обещает, что самое главное и интересное – впереди. Своими мыслями и планами делится председатель совета РФФИ Владислав Яковлевич Панченко.
— Владислав Яковлевич, сакраментальный вопрос: можно ли управлять наукой и как это делать?
— Любая деятельность человека в идеале должна быть им управляема и ему подконтрольна. Сказанное в известной степени справедливо и в отношении процесса получения нового знания, чем, собственно, наука и занимается. Хотя вернее было бы сказать, что мы знаем, как создать благоприятные условия для научной деятельности в целом или для решения конкретной научной задачи, но спрогнозировать на 100% полученный результат мы еще не можем. Тем не менее создание необходимых условий для занятий научной деятельностью — обязанность каждого государства, которое претендует на сколько-нибудь серьезную позицию в международном разделении труда. Вообще наука – такая же важная часть государственного механизма, как промышленность и сельское хозяйство, транспорт и связь, наконец, армия и флот. Не будет науки – не будет независимого государства. Поэтому Российский фонд фундаментальных исследований, выполняя предписанную ему законом функцию по оказанию государственной финансовой поддержки фундаментальных научных исследований, проводимых в нашей стране, представляет собой один из важнейших элементов научной инфраструктуры Российской Федерации. И эту функцию фонд успешно выполняет уже 25 лет.
— Расскажите, пожалуйста, что послужило толчком для создания РФФИ?
— Если мы вспомним 1990-е гг., то будем вынуждены констатировать, что тогда мы вместе с промышленностью почти потеряли и отечественную науку. Эта ситуация казалась необратимой, и она представляла собой реальную угрозу утраты национального суверенитета. Если принять во внимание уровень развития советской науки в ее лучшие годы, то справедливо будет признать, что из той ситуации мы выплываем до сих пор, и РФФИ – это своего рода спасательный круг, брошенный государством нашей науке, причем в последний момент.
Надо сказать, что уже к началу 1990-х гг. очень многие ученые, которые к тому времени уже состоялись, в том числе с мировыми именами, либо покинули страну, либо сменили вид деятельности. Теоретики стали инженерами, инженеры – техниками, а техники – продавцами на многочисленных рынках. Если говорить о фундаментальной науке, здесь положение было совсем плачевное. Она, как известно, может быть в достаточной мере профинансирована только государством, ведь ни одна коммерческая компания не будет вкладывать деньги в достижение каких-то неочевидных или очень отдаленных результатов. Исключения, конечно, есть, но они не меняют общей картины. Те скромные суммы, которые поступали в наши академические институты и университеты от государства, в значительной степени уходили на содержание колоссальной научной инфраструктуры, доставшейся в наследство с советских времен. На заработную плату для сотрудников научных учреждений, на закупку современного оборудования и инструментов, реактивов и материалов денег уже не оставалось. Если говорить об отраслевой науке, то ее инфраструктура к середине 1990-х гг. была практически полностью приватизирована, многочисленные НИИ стали акционерными обществами, отдав свои здания и помещения под офисные центры, банки, автосалоны и магазины.
В то время вытянуть всю научную инфраструктуру на должный уровень было нереально, поэтому власть сочла необходимым начать с поддержки ученых, которые продолжали заниматься научной деятельностью. С этой целью было решено использовать широко распространенный в мире специальный механизм поддержки науки – гранты. Для осуществления поставленной задачи и были организованы первые научные фонды.
— РФФИ учрежден в 1992 г. Как он работал в тех условиях и что фонд делает сейчас?
— Первые конкурсы, проводимые фондом, были весьма скромными и по содержанию, и по объему финансирования. Участники конкурсов выдвигали свои проекты на соискание грантов по принципу bottom up. Это означало, что ученый выбирает тему и формат исследования по своему усмотрению. Если его проект получает поддержку экспертов, ученому предоставляется грант – установленная условиями конкурса денежная сумма. Результатом реализации научного проекта в данном случае будет научная публикация в авторитетном научном издании. Этот принцип отбора научных проектов фонд сохранил и сейчас. Некоторые представители научной общественности уверены, что такие конкурсы должны превалировать в линейке конкурсов фонда, но времена меняются, и сейчас уже президент Российской Федерации В.В. Путин с высокой трибуны говорит о необходимости перестать «размазывать бюджетные деньги тонким слоем» по множеству малозначительных проектов. Соответственно, определенные изменения претерпела и политика фонда, который постепенно переходит к практике поддержки крупных, в том числе междисциплинарных проектов.
— Какова роль фонда в поддержке фундаментальных исследований?
— Вплоть до середины нулевых годов, в условиях чрезвычайно низких окладов в научных учреждениях, гранты, предоставляемые фондом за счет государственного бюджета, оставались практически единственным средством сохранения нашего научного потенциала. У государства не было денег, а коммерсанты не были готовы к тому, чтобы финансировать науку, тем более фундаментальную: никто не верил в окупаемость затрат. О реализации каких-то долгосрочных программ исследований полного цикла (от фундаментальных до прикладных), которые предполагали бы получение конкретного результата интеллектуальной деятельности – новой технологии или промышленного образца, – и говорить не приходится. А потом получилось так, что и промышленность у нас скукожилась фактически до тех отраслей, которые ориентированы на решение задач государственной важности, — добычи полезных ископаемых, нефтегазовой, металлургической, тяжелой химической и, конечно, оборонной промышленности. «Потребительской» промышленности, то есть отраслей, ориентированных на удовлетворение товарного спроса населения, у нас не осталось. В отсутствие спроса со стороны промышленного комплекса база прикладных исследований сузилась до минимума. Нет потребности в инновациях – нет и самих инноваций. Такая ситуация пагубно влияет и на уровень фундаментальных исследований, результаты которых могли быть востребованы в потребительском секторе экономики. Вот фонд и взял на себя в какой-то момент функцию по инициированию интереса ученых к фундаментальной науке, а через так называемые ориентированные исследования – и к прикладной, финансированием которой занимаются уже другие организации.
— РФФИ – это отечественное изобретение? Или фонд создавался по уже известным «рецептам»?
— Конечно, не обошлось без заимствований, поскольку аналогичные или сходные структуры уже давно существуют за рубежом. Но есть и существенные отличия: так, Национальный научный фонд США (NSF) – это фактически научный департамент правительства Соединенных Штатов, соответственно, элемент властной вертикали. Мы же – государственное бюджетное учреждение, не относящееся к органам власти и управления. Есть разница и в объеме средств, которыми оперируют фонды. Так, NSF в настоящее время имеет собственный годовой бюджет около $8 млрд и контролирует деятельность Национальных институтов здоровья с бюджетом около $37-38 млрд. Бюджет Немецкого научно-исследовательского общества (DFG) составляет около 3 млрд евро. РФФИ в настоящее время обеспечивает финансирование научных проектов на сумму около $200 млн. Конечно, эти сравнения с учетом разницы экономики нашей и упомянутых стран не совсем корректны. Но со своей задачей – придать поступательный импульс развитию фундаментальной науки в нашей стране – фонд справляется успешно, оставаясь пионером в разработке новых направлений и форм государственной поддержки научной и научно-технической деятельности.
Другое существенное преимущество западной научной инфраструктуры — ее стабильность: большинство крупных иностранных научных фондов существуют более полувека, а некоторые, например Немецкое научно-исследовательское общество, учрежденное в 1920 г., почти 100 лет. Динамика изменений, сотрясающих наше общество последние 25 лет, позволяет только мечтать о подобном долголетии. Но и здесь РФФИ выглядит некоторым исключением из правил, существуя уже 25 лет без смены вывески. Думаю, если нашему фонду дадут возможность спокойно пережить период реорганизации, начавшийся год назад, мы сможем создать действительно эффективный и отлаженный механизм финансовой поддержки научных исследований в России.
— Вы имеете в виду присоединение к фонду Российского гуманитарного научного фонда?
— И это тоже. Хотя, вопреки многочисленным пессимистичным прогнозам, объединение с РГНФ прошло на редкость спокойно и безболезненно. Были найдены возможности для достижения компромисса по спорным вопросам конкурсной политики, удалось нивелировать разногласия по формированию штатной структуры обновленного фонда. Осуществить такое непростое мероприятие в кратчайшие сроки, без предварительного плана и привлечения дополнительного финансирования удалось благодаря взаимопониманию, которое установилось между руководителями и сотрудниками РФФИ и РГНФ в этот непростой для обоих фондов период.
— Каким вам видится будущее обновленного фонда?
— В ходе реорганизации была выработана общая концепция взаимодействия представителей естественных и гуманитарных направлений внутри объединенного фонда. Она предполагает приоритетное развитие естественных и социогуманитарных наук в рамках междисциплинарных проектов, отвечающих современным вызовам, совокупность которых принято называть цифровой революцией. Особенно актуальными становятся проблемы взаимодействия человека и компьютерных технологий. Цифровая эпоха порождает психологические, социальные и правовые феномены, которые в настоящее время мало изучены. Например, многие сейчас говорят о скором наступлении беспилотных транспортных средств. Но, на мой взгляд, до глобального покорения ими дорог, водоемов и воздушного пространства еще довольно далеко, поскольку, в частности, не решены важнейшие правовые вопросы эксплуатации таких механизмов, например вопрос о юридической ответственности людей за инциденты, происшедшие при эксплуатации беспилотников. Никак не урегулированы и другие вопросы, связанные с наличием конфликта между традиционными социальными институтами и технократической направленностью развития цивилизации.
Внедрение новых технологий в процесс репродукции человека (экстракорпоральное оплодотворение, суррогатное материнство, выращивание отдельных «запасных деталей» человеческого организма и, наконец, клонирование собственно человека) породило такое количество проблем, что их разрешение станет неоспоримым поводом для финансирования сотен и тысяч научных проектов, реализуемых на стыке естественно-научных и гуманитарных дисциплин. Что, безусловно, благодаря синергетическому эффекту задаст новый импульс в развитии и тех и других.
Вопрос о том, как человек будет жить, а может быть выживать, в цифровом обществе, должен быть предварительно изучен, на него должны быть получены ответы, потому что в противном случае человечество может загнать себя в ту ситуацию, когда ему просто не будет места на Земле. Потому что любая машина, наделенная искусственным интеллектом, способностью к самоорганизации и самообучению, рано или поздно задастся вопросом: зачем мне нужен этот слабый и вечно сомневающийся человек?
— То есть фонд будет заниматься – или уже занимается – поддержкой новых направлений в науке?
— Это уставная функция фонда. Открываем устав РФФИ: «Цель и предмет деятельности фонда — финансовая (в том числе в форме грантов, юридическим и физическим лицам) и организационная поддержка фундаментальных научных исследований, способствующая реализации государственной научной и технической политики, распространению научных знаний в обществе, основанная на принципах предоставления ученым права свободы творчества, выбора направлений и методов проведения исследований». Выполняя эту функцию, фонд создает новые тематические направления конкурсного отбора научных проектов, поддерживая наиболее важные и актуальные из них.
Большое значение фонд придает и популяризации науки. Сайт РФФИ – активно посещаемая площадка, причем не только российскими, но и зарубежными учеными. К слову, по разным оценкам, от 150 до 200 тыс. российских докторов и кандидатов наук работают за рубежом. Наш фонд, действуя в рамках так называемой научной дипломатии, не только создал площадку для реализации многочисленных международных проектов с учеными более чем из 40 стран, но и возвел своего рода мостик между русскоговорящими учеными, работающими за рубежом и в России. Многие считают, что в мире есть два научных языка – английский и русский. Поэтому поддержание высокого статуса русского языка как языка науки – одна из важнейших задач фонда.
Популяризируя научную деятельность и достижения российских ученых среди граждан нашей страны, фонд способствует формированию в обществе заинтересованности в развитии нашей науки, особенно среди тех, кто только выбирает профессию. Важно, чтобы и молодежь, и люди старших поколений понимали, что без науки у нас действительно нет будущего.
Подготовила Ольга Беленицкая
Источник
