БОЛЬШЕВИСТСКАЯ МОДЕЛЬ МОДЕРНИЗАЦИИ И ПОСЛЕДСТВИЯ ЕЕ РЕАЛИЗАЦИИ
C приходом к власти большевиков в России была предпринята попытка широкомасштабной социальной инженерии, нацеленная на реализацию утопического проекта совершенного общества. Этот проект предусматривал радикальное переустройство всей общественной жизни на коммунистических началах, установление механизмов сознательного управления и контроля.
Считалось, что в результате осуществления подобных мер в стране утвердится бесклассовое и рационально организованное общество. Вместе с тем большевики признавали отсутствие ряда материально-технических и культурных предпосылок для перехода к новому обществу. А это означало, что пролетариат в ходе построения социализма должен создать эти предпосылки путем завершения индустриализации народного хозяйства и проведения модернизации общественной жизни.
В основе большевистской концепции модернизации лежали механицистская парадигма и технократический тип мышления. В представлении большевиков будущее общество – это огромная фабрика, использующая передовые технические достижения, прогрессивную технологию и организацию труда. Так, для В.И. Ленина примером организации социалистического хозяйства были банки, почта, тресты, железные дороги и иные крупные капиталистические предприятия. По его мнению, в будущем «все общество будет одной конторой и одной фабрикой» [1, с. 101]. Видный теоретик большевизма Н.И. Бухарин также считал, что при социализме произойдет «превращение всего общества… в единый технический комбинат» [2, с. 93]. Социалистическое общество большевики рассматривали как сложную техническую систему, тщательно отрегулированную и отлаженную, в которой будет обеспечиваться экономическое планирование и целенаправленное управление всеми общественными процессами. Подобные представления о социализме были несовместимы с механизмами рыночного регулирования, самостоятельным гражданским обществом и индивидуальной активностью граждан.
С самого начала модернизационные процессы в Советском Союзе приобрели деформированный характер. Лидеры большевиков, как и их предшественники – самодержавные монархи, явно абсолютизировали техническую сторону модернизации и недооценивали все другие ее составляющие. Так, проявляя немалый интерес к западной модели развития, В.И. Ленин интересовался лишь ее организационными, технологическими и технико-производственными компонентами. Обобщая характер и особенности большевистской модернизации, Е. Рашковский справедливо отметил, что «модернизаторское рвение» большевиков «ориентировалось не на целостные достижения европейско-американской культуры в сферах технико- экономической, гражданской и духовной, но скорее лишь на обедненные и односторонние представления о технологической и военной эффективности Запада» [3, с. 106].
В качестве важнейшего компонента модернизации большевики рассматривали индустриализацию, которая в России была прервана в годы первой мировой и гражданской войн и последовавшей за ними экономической разрухой. Проведению индустриализации были подчинены все ресурсы общества. В результате в стране в исторически короткие сроки ценой неимоверных человеческих и материальных затрат был решен ряд важнейших задач по созданию материально- технической базы индустриального общества: проведена техническая реконструкция народного хозяйства, достигнут значительный подъем производительности труда, созданы новые отрасли экономики. Индустриализация сопровождалась быстрым ростом городского населения, изменением его профессиональной структуры, увеличением числа лиц, занятых в сфере промышленного производства и т.п.
При отсутствии внешних инвестиций индустриализация в Советском Союзе обеспечивалась главным образом за счет внеэкономического изъятия средств из сельского хозяйства и жестокой эксплуатации крестьянства, для чего была проведена его ускоренная коллективизация и осуществлено насильственное прикрепление к земле. При этом она имела форсированный характер, что породило огромные диспропорции в экономическом и социальном развитии страны. Абсолютный приоритет получили отрасли тяжелой индустрии, а отрасли, ориентированные на производство товаров народного потребления, были невостребованными. В дальнейшем это обусловило незавершенный характер индустриализационных процессов и длительное сохранение ручного труда в тех секторах производства, которые не являлись приоритетными с точки зрения укрепления военного потенциала государства.
Наряду с индустриализацией экономики послереволюционная модернизация включила в себя и радикальные изменения в духовной жизни общества, именуемые «культурной революцией». В ходе ее развертывания осуществлялось быстрое разрушение устоев традиционной культуры. Одной из важных целей «культурной революции» стало вытеснение (и «перевоспитание») дореволюционной интеллигенции и создание новой «социалистической» интеллигенции, происходящей из рабочих и крестьян. Одновременно осуществлялась ликвидация массовой неграмотности на основе создания общедоступной светской школы. В условиях тотальной политизации общественной жизни образовательные учреждения, по сути, стали идеологическими инструментами правящей партии, используемые ею для формирования человека «новой формации».
Большевистская модернизация окончательно упразднила всякие начала социальной самоорганизации и рыночные механизмы экономического роста, в очень ограниченной степени присущие дореволюционной России. Уничтожение частной собственности и ликвидация товарно-рыночных отношений не просто возродили не изжитые в самодержавной России единство власти и собственности и внеэкономические формы эксплуатации труда, но и сделали их безраздельно господствующими. В подобных условиях экономика стала прямым продолжением политической власти, что породило достаточно специфический тип общества, названный социологами этакратизмом. «Этакратизм, – пишет О.И. Шкаратан, – это… параллельная ветвь исторического развития современного индустриального общества со своими собственными законами функционирования и развития. Его можно рассматривать и как самостоятельную социально-экономическую систему…, и как одну из форм модернизации (индустриализации) стран неевропейского культурного ареала» [4, с. 50]. Командно-директивные методы управления, репрессии, идеологическое воздействие стали играть решающую роль в организации всех социальных процессов, что означало возрождение традиционалистских начал общественной жизни.
Попытка реализовать на практике утопический проект радикального переустройства общества в условиях неготовности масс для его восприятия была невозможна без наделения власти диктаторскими полномочиями с использованием методов классового террора и принуждения. Считалось, что лишь диктатура пролетариата может осуществить революционное ниспровержение старого строя и обеспечить построение нового общества. Одновременно большевики питали иллюзии, что политические механизмы диктатуры пролетариата позволят привлечь к управлению государством широкие трудящиеся массы. На словах признавая важность демократических институтов для активизации политической активности масс, В.И. Ленин одно- временно отвергал такие принципы либеральной демократии как парламентаризм, конституционализм, приоритет личных прав и свобод граждан, разделение властей, господство права и др. «Величайшей нелепостью было бы думать, – писал В.И. Ленин, – что самая глубо- кая революция в истории человечества… может произойти внутри старых рамок старой, буржуазной, парламентарной демократии…» [5, с. 498–499].
Первоначально В.И. Ленин большие надежды возлагал на Советы, которые он рассматривал как органы подлинного народовластия. Очень скоро, однако, стало ясно, что полноценное участие масс в управлении государством невозможно по причине их неграмотности, управленческой некомпетентности, склонности к митинговой демократии и низкого уровня политической культуры. В результате В.И. Ленин был вынужден отказаться от своих утопических представлений о возможности привлечения масс к управлению государством. «Разве знает каждый рабочий, как управлять государством? – риторически вопрошает он – Практические люди знают, что это сказки» [6, с. 253]. Ведущую роль в Советах стали играть исполкомы, работники которых не избирались, а назначались властью. На протяжении 20-х гг. Советы утратили всякие остатки своей самостоятельности. Партийные органы, систематически вмешивались в их работу, определяя их персональный состав, принимаемые решения и используемые регламенты. В подобных условиях произошло сращивание аппаратов государства и партии.
Подобно своим духовным наставникам К. Марксу и Ф. Энгельсу русские большевики отвергли принцип разделения властей, который рассматривался ими как буржуазная выдумка, лишь отвлекающая пролетариат от его главной цели. Различные виды власти (законодательная и исполнительная) в СССР являлись таковыми лишь по названию. На деле же все они концентрировались в руках коммунистической партии, сфера компетенции которой не фиксировалась ни в одном законе. Тем самым большевики в новых условиях фактически возродили принцип единства и неделимости государственной власти, существовавший в самодержавной России.
Возникшее неправовым путем Советское государство не просто унаследовало характерное для царской России пренебрежение к закону, но и довело эту ситуацию до абсурда. Абсолютизация классовых компонентов права привела большевиков к игнорированию его общечеловеческих начал и породила представление о нем как о возведенной в закон воле господствующего класса. Отвергнув «узкий горизонт буржуазного права», большевики объявили, что диктатура пролетариата создает свое собственное «пролетарское» право. Однако оно рассматривалось лишь как простой инструмент пролетарского государства, подчиненный решению политических задач. В.И. Ленин писал, что «плох тот революционер, который в момент острой борьбы останавливается перед незыблемостью закона» [7, с. 504]. Подобное отношение к законности вызывало правовой нигилизм, как в сфере государственного управления, так и в сознании рядовых граждан. Недооценка роли правовых регуляторов сопровождалась расширением поля личного усмотрения чиновников, что порождало власть человека, а не закона.
Умаление роли законов привело к умалению роли судебной власти, игнорированию принципов независимости и беспристрастности суда, презумпции невиновности, формальных процедур судебного процесса и др. В отдельные периоды судопроизводство осуществлялось не только судами, но и исполнительными органами («тройками», «особыми совещаниями» и пр.) Судебные органы оказались в полной зависимости от партийно-государственных органов. В результате на новом витке исторического развития был возрожден принцип синкретизма властных полномочий, при котором судопроизводство являлось лишь одной из функций органов власти и управления. Как показало последующее развитие событий, общий вектор советской модернизации в основном совпадал с ходом модернизационных процессов в западных странах: утверждение технологий, основанных на использовании научных знаний, углубление разделения труда, сокращение удельного веса аграрного сектора, секуляризация образования, распространение грамотности и др. Однако модернизация так и не приобрела комплексный характер и сохраняла целые анклавы традиционализма. Индустриализация также оказалась незавершенной. Промышленное производство было лишь в малой степени ориентировано на выпуск потребительских товаров и не удовлетворяло растущий массовый спрос. Деградирующее сельское хозяйство не обеспечивало потребностей населения в продовольствии, а промышленности – в сырье. Сохранялось единство власти и собственности, неотделимость экономики от политики и идеологии. Осталась неизменной и административно-командная система, широко использующая механизмы директивного планирования. Реальная власть принадлежала не представительным органам, а партийному аппарату. Декларируемый в конституции принцип свободы личности игнорировался властями. Роль суда была принижена, законность не обеспечивалась. В подобных условиях советские граждане не имели правовой защищенности перед властью, а также свободы экономического и политического выбора. Им навязывалась упрощенная идеология, исходящая из примата государства и монополии на власть одной партии. Это не могло не отразиться на деятельностном компоненте человеческого потенциала. «Большинству советских людей, – отмечает Т.И. Заславская, – были свойственны патерналистский тип сознания, слабая ценность самостоятельности, независимости и личной ответственности. Они редко проявляли личную инициативу, не стремились к самоорганизации и самоуправлению…, предпочитали приспосабливаться к трудным обстоятельствам жизни, не вступая в активную борьбу за их преодоление» [8, с. 7].
Большевистская модель модернизации, несовместимая с рыночной регуляцией экономики, принципами свободы и самоуправления граждан, привела к быстрому росту бюрократического аппарата, стремящегося контролировать и регулировать все сферы общественной жизни. Будучи порождением административно-командной системы управления, советская бюрократия по многим своим параметрам (классовый принцип подбора кадров, пренебрежение к правовым нормам, идеологизация и политизация аппарата, сращивание партийного и государственного аппарата и пр.) явно не дотягивала веберовской модели «рациональной бюрократии».
В годы «развитого социализма» утверждение индустриальных технологий в ключевых точках народного хозяйства поставило в повестку дня вопрос о внедрении постиндустриальных технологий, что, по сути, означало вступление общества в новый этап его технико-экономического и социокультурного развития. Подобная тенденция, отчетливо проявившаяся в 70-х гг. в развитых странах Запада, побудила их встать на путь структурной перестройки своей экономики. Что же касается СССР, то его экономика оказалась не способна воспринять новые императивы развития. Обнаружилось его отставание от стран Запада, как в сфере высоких технологий, так и в сфере использования человеческого потенциала, что, в конечном счете, вызвало стагнацию народного хозяйства и кризисные явления во всех областях общественной жизни.
1. Ленин В.И. Государство и революция // Полн. собр. соч.: в 55 т. М.: Политиздат, 1981. Т. 33. С. 1-120.
2. Бухарин Н. Этюды. Л.: Гос. Техн.теорет. изд-во, 1932. 369 с.
3. Рашковский Е. Опыт тоталитарной модернизации России (1917-1991) в свете социологии развития // Мировая экономика и международные отношения. 1993. № 7. C. 105-118.
4. Шкаратан О.И. Этакратизм и российская социетальная система // Общественные науки и современность. 2004. № 4. С. 49-61.
5. Ленин В.И. Тезисы и доклад о буржуазной демократии и диктатуре пролетариата 4 марта // Полн. собр. соч.: в 55 т. М.: Политиздат, 1981. Т. 37. С. 491-509.
6. Ленин В.И. II Всероссийский съезд горнорабочих. 25 янв.-2 февр. 1921 г. // Полн. собр. соч.: в 55 т. М.: Политиздат, 1981. Т. 42. С. 245-261.
7. Ленин В.И. Y Всероссийский съезд Советов рабочих, крестьянских, солдатских и красноармейских депутатов. 4-10 июля 1918 г. // Полн. собр. соч.: в 55 т. М.: Политиздат, 1981. Т. 36. С. 489-517.
8. Заславская Т.И. Современное российское общество: проблемы и перспективы // Общественные науки и современность. 2004. № 5. С. 5-15.
Сергей Лугвин, к.филос.н., доцент Гомельского государственного технического университета им. П.О. Сухого
Источник: Россия как традиционное общество: история, реалии, перспективы: Материалы Всероссийской научно-практической конференции / ГБНУ ИГИ РБ. – Уфа: Мир печати, 2015.
Источник
