Девяностые годы были тяжелыми для всей страны ошибка

Девяностые годы были тяжелыми для всей страны ошибка

В 90-е годы Россия встала на путь глобальных реформ, что обернулось для страны неисчислимыми бедствиями – разгулом бандитизма, сокращением численности населения, резким падением уровня жизни. Россияне впервые узнали, что такое либерализация цен, финансовая пирамида и дефолт.

В августе 1992 года граждане России получили возможность приобретать приватизационные чеки (ваучеры), которые можно было обменивать на активы государственных предприятий. Авторы реформ обещали, что за ваучер, номинальная стоимость которого составляла 10 тысяч рублей, население может купить две «Волги», однако уже к концу 1993 года его едва можно было обменять на две бутылки водки. Впрочем, наиболее предприимчивые игроки, имевшие доступ к закрытой информации, смогли сколотить на приватизационных чеках целое состояние.

Вплоть до 1 июля 1992 года официальный курс рубля соответствовал 56 копейкам за один американский доллар, однако простому смертному приобрести валюту по такому курсу, несоответствующему рыночной цене, было невозможно. В дальнейшем правительство приравняло доллар к биржевому курсу, и он в один момент взлетел до 125 рублей, то есть в 222 раза. Страна вступила в эпоху валютных спекуляций.

Все, кто в начале 90-х оказывался в валютном бизнесе попадали под «крышу». «Крышевали» валютных спекулянтов либо бандиты, либо милиция. Учитывая солидную маржу (разницу между реальным рыночным курсом и спекулятивным) зарабатывали неплохо и сами валютчики, и их «крыша». Так, с 1000 американских долларов тогда можно было наварить $100. В наиболее удачные дни валютный спекулянт мог заработать до 3000 баксов.

В 1991 году продуктовые магазины обычно делились на две части: в одной продавали товары без ограничений, в другой отоваривались по талонам. В первой можно было найти черный хлеб, маринады, морскую капусту, перловую или ячневую крупы, консервы. Во второй, выстояв огромную очередь, по талонам можно было купить молоко, окорока, мороженую рыбу, рис, пшено, муку, яйца, масло, чай, конфеты, водку и сигареты. При этом объемы покупаемой продукции строго лимитировались – 1 кг муки, 1 десяток яиц, 1 литр масла.

Изменение стоимости товаров первой необходимости было главным индикатором ухудшения экономической ситуации в стране. Так, если в конце 1991 года буханка хлеба стоила 1,8 рублей, то в конце января, после либерализации цен, за нее приходилось отдавать 3,6 рублей. Дальше – больше: в июне 1992-го ценник на хлеб подскочил до 11 рублей, в ноябре – до 20. К январю 1994 года цена за буханку хлеба уже достигала 300 рублей. Чуть более чем за 2 года хлеб подорожал в 166 раз!

Рекордсменом по росту цен стала коммуналка, которая за период 1992-93 годов повысилась в 147 раз. При этом зарплаты были увеличены лишь в 15 раз. Какая же была покупательская способность рубля? К примеру, в июне 1993 года средняя зарплата по стране составляла 22 тысячи рублей. 1 кг сливочного масла стоил 1400-1600 рублей, 1 кг мяса – 2000 руб., пол-литра водки – 1200 руб., литр бензина (АИ-78) – 1500 руб., женский плащ – 30 000 руб.

Многим россиянам чтобы как-то выжить приходилось менять сферу деятельности. Самой популярной профессией на заре 90-х стал «челнок». По некоторым данным, поставщиками ширпотреба были до четверти трудоспособных граждан РФ. Точный заработок «челноков» установить сложно, так как почти все деньги пускались в оборот. В среднем за одну ходку можно было реализовать товаров на 200-300 долларов.

Употребление алкоголя в середине 90-х достигло максимальных показателей за всю историю нашей страны – 18 литров на человека в год. Пили в основном суррогаты и дешевый импортный продукт. Виной всему непомерный акцизный налог в размере 90%, который оставил пылиться на складах высококачественную отечественную водку – «Столичную», «Пшеничную», Русскую». Число летальных исходов от отравления некачественным алкоголем, среди которого лидировал голландский спирт Royal, ежегодно достигало 700 тысяч.

90-е годы запомнились катастрофическими показателями демографии. По подсчетам депутатов фракции КПРФ, в период с 1992 по 1998 годы естественная убыль населения превысила 4,2 миллиона человек, ежегодно число трудоспособного населения страны сокращалось в среднем на 300 тысяч. За этот период обезлюдело примерно 20 тысяч деревень.

В мае 1992 года правительство РФ отменяет действовавший в СССР закон о пенсиях и вводит новые нормативы, к которым применяются понижающие коэффициенты. В результате скандального нововведения реальные размеры пенсий около 35 миллионов россиян снизились вдвое. Преимущественно из среды пенсионеров вырастет контингент уличных торговцев.

30 сентября 1991 года в Хабаровске встретились работники моргов и судмедэксперты ряда городов Дальнего Востока для обсуждения вопросов выживаемости в период кризиса. В частности, они затрагивали вопросы выхода на рынки сбыта органов, изъятых у трупов. А торговаться было из-за чего. Так, глазное яблоко стоило тысячу долларов, почка – $14 тысяч, печень — $20 тысяч.

17 августа 1998 года правительство РФ объявило дефолт. Буквально в течение нескольких месяцев курс доллар взлетел на 300%. Общие потери российской экономики тогда были оценены в 96 млрд. долларов, коммерческие банки потеряли $45 млрд., корпоративный сектор – $33 млрд., рядовые граждане – $19 млрд.

8 июля 1991 года во время очередного нападения кавказкой мафии на один из приисков Магаданской области был украден килограмм золота. И снова колымская милиция ничем не смогла помочь. Тогда правоохранители разрешили государственным золотодобытчикам вооружиться. Ведь именно оружие было основным фактором, сдерживающим нападения бандитов на вольных старателей.

Середина 90-х в России отметилась невиданным разгулом бандитизма. По данным генерал-майора ФСБ Александра Гурова, в год тогда регистрировалось около 32 тысяч умышленных убийств, из них 1,5 тысячи были заказными. Особенно страдали старики. За пару самых страшных лет только в одной Москве из-за квартир было убито около 15 тысяч одиноких пожилых людей.

Первый в России Макдоналдс, появившийся на Пушкинской площади в январе 1990-го, вызвал небывалый ажиотаж. На 630 рабочих мест было подано свыше 25 тысяч заявлений. Месячный заработок сотрудника Макдоналдса мог достигать 300 рублей, что превышало среднюю зарплату по стране. Цены в «МакДаке» кусались. К примеру, за «Биг Мак» нужно было отдать 3 руб. 75 коп. Для сравнения обед в обычной столовой стоил 1 рубль.

С августа по декабрь 1990-го в самом сердце Москвы, почти у стен Кремля разместился палаточный городок. Выглядел он как настоящий бомжатник. Здесь собирался весьма разношерстный контингент – от изобретателей и экстрасенсов до ходоков и диссидентов, и все со своими требованиями к власти. Лагерь был ликвидирован за одну ночь в канун Нового Года.

На фоне экономического кризиса и финансовой безграмотности населения расцвели мошеннические схемы, обещавшие наивным гражданам за минимальные вложения сверхприбыль. Крупнейшей аферой 90-х стала компания МММ: по разным оценкам на удочку Мавроди попались порядка 10 млн. россиян. Сколько народных средств съела финансовая пирамида подсчитать сложно, но известно, что в одной только Москве в кассы МММ ежедневно поступало до $50 млн.

В начале 90-х в России резко выросло число лиц занимающихся проституцией. По некоторым данным, по всей стране насчитывалось около 180 тысяч жриц любви, 30 тысяч из них приходилось на столицу. В те годы наша страна впервые познакомилась с таким явлением как мужская и детская проституция.

Работницы секс-индустрии как правило жили и одевались лучше жен партийной элиты. Согласно опросу, проведенному тогда среди школьниц ряда крупных российских городов, профессия валютной проститутки вошла в десятку наиболее желанных.

Высокий уровень обнищания населения и рост числа хронических алкоголиков привел к появлению на улицах российских городов целой армии беспризорников – явление, с котором наша страна не сталкивалась со времен Второй мировой войны. По самым скромным подсчетам в 90-е годы в России насчитывалось до 2 млн. беспризорных детей.

Источник

Лихие девяностые не вернутся: будет хуже

В эпоху Ельцина выживать населению помогало наследие умирающей советской системы; десятые заставят надеяться только на себя

Иллюстрация: Павел Качински

Очереди у пунктов обмена валюты, очереди в магазины за техникой, постоянно обесценивающийся рубль, вернувшиеся ценники в условных единицах, слова «секвестр» и «бартер» – в патриотичные и еще недавно благополучные 10-е ворвалось достаточно явлений из лихих 90-х. Оппозиционер говорит о возвращении проклятого времени, напоминая, впрочем, что тогда хотя бы выборы имелись и свободная пресса, штатный пропагандист и его патриотичный бесплатный помощник рвут на себе рубаху, доказывая, что повторения 90-х не будет, все пройдет мягче и проще, – с нами Путин, Крым и импортозамещение. Повторения действительно не будет, если ситуация ухудшится, она будет тяжелее, чем в 90-е, и дело не только в выборах и свободе слова, но и в вещах вполне материальных.

Пока о 90-х напоминает только нестабильность рубля – задержек с выплатой зарплат и пенсий нет, у кого-то, может быть, даже остались какие-то сбережения. Не начались массовые увольнения, а значит, все относительно неплохо с безработицей, на заводах платят пусть и обесценившимися, но деревянными, а не, в лучшем случае, мукой, а в худшем – чугунными батареями. Может ли такое произойти снова? В принципе, может – увольнений и сокращений ждут все. О таких планах заявили «Газпром» и известный медиахолдинг. Явно меньше будет строек, поубавится количество магазинов – цены на новую технику кусаются, и люди будут до последнего держать старую. Нет магазинов – на улице оказываются продавцы, кассиры и охранники.

Если вслед за долларом потянутся вверх цены на продукты, сводить концы с концами станет трудно большинству россиян. Банки не помогут дешевыми кредитами – нужно будет искать, у кого перехватить до получки. История, знакомая по 90-м, но в то время любая семья имела куда больше возможностей для маневра – денег не было, однако тяжелыми были только траты на продовольствие, чего не скажешь о дне сегодняшнем.

Например, в провинции одна из ощутимых расходных статей практически любой семьи – платежи за коммунальные услуги. За двушку они доходят до 7–8 тысяч рублей при зарплате 15–20 тысяч. Тарифы повышаются регулярно. В 90-е доля «коммуналки» в расходах была не такой большой, да и цены росли не так быстро. Причина, с одной стороны, в еще советской инфраструктуре, которая не успела износиться, с другой – правительство понимало, что дорогое ЖКХ окончательно разорит людей, и влияло на эту сферу. Была и третья сторона – при совсем уж тяжелой ситуации человек мог задерживать платежи и практически не бояться, что его выселят на улицу или опишут последние пожитки за долги. Сейчас такой уверенности у гражданина нет – выселить из квартиры, конечно, непросто, но возможно.

Государство, с одной стороны, сдавалось – помочь ничем особенно не могу, но и в жизнь со своими правилами не лезу. Нечем платить? Живи покамест, не обидим. Поставил ларек? Поторгуй, если сможешь, кушать-то хочется. Провернул серую схему – если попался, пеняй на себя, не пойман – не вор. Барьеров из-за общего хаоса было мало. За безопасность бизнеса, конечно, никто не ручался – в ларьки и роскошные офисы заходили крепкие ребята в кожанках и спортивных штанах и уходили не с пустыми руками. Сейчас для этого существует более цепкий товарищ майор, тоже в некотором смысле представитель государства.

Не было финансовых барьеров для передвижения: транспорт был недорог, хотя МУПы и ГУПы, которые занимались перевозкой пассажиров, регулярно разорялись и банкротились, на их месте возникали предприятия с похожим названием и тем же подвижным составом. Пенсионеров возили бесплатно, школьники и студенты могли купить дешевые проездные, для обычных граждан проездной тоже выходил существенно дешевле, чем ежедневная покупка билетов. Сейчас во многих городах муниципальных перевозчиков не осталось как класса, а те, что остались, отменили льготы для студентов, школьников и пенсионеров, а проездные если не отменены, то особой экономии не дают.

Автор – корреспондент издательского дома «КоммерсантЪ»

Источник

Как российская пропаганда использует образ «лихих 90-х» и почему это опасно для общества

Девяностые годы и эпоха президентства Бориса Ельцина вызывает максимум негативных оценок и характеристик у россиян. Позитивно высказывается явное меньшинство. Во многом это следствие установок действующей власти, которая традиционно критикует 90-е и противопоставляет «лихую эпоху» нынешним временам «стабильности». Профессор факультета социальных наук Высшей школы экономики Ольга Малинова изучила множество высказываний Владимира Путина и Дмитрия Медведева о 90-х и реконструировала образ эпохи, который создают нынешние руководители страны. Как и любой пропагандистский штамп, образ этот упрощен, что мешает обществу по-настоящему осмыслить важный для страны период.

«Для Путина очень значим контраст: что было до него и при нем»

Проанализировав весь комплекс выступлений Владимира Путина, опубликованных на сайте президента РФ, заготовленных и спонтанных, Ольга Малинова пришла к выводу, что «во все периоды доля негативных высказываний Путина о 90-х достаточно велика: от 43 до 48%», а положительные высказывания составляют лишь 11-18%. Причем, если в течение первого президентского срока, будучи непосредственным преемником Ельцина, фактически назначенным им на пост главы государства, Владимир Путин чаще высказывался о 90-х в позитивном ключе, то со временем, укрепившись в собственной власти, он стал увереннее выстраивать свой политический образ на контрасте с 90-ми, утверждая, что свобода и демократия 90-х — неправильные, не те, что нужны.

«В результате того, что власть парализовала себя внутренними противоречиями, мы получили, наверное, самое свободное общество — к сожалению, свободное даже от закона, порядка и морали. Многих это устраивало, потому что было выгодно. Теперь, когда „сладкая жизнь“ кончилась и от разговоров о порядке мы перешли к наведению этого самого порядка, понеслись крики — мол, это угроза свободе, угроза демократии», — процитировала Путина Ольга Малинова.

«Правильная» демократия — это, согласно доктрине, изложенной в 2005 году замглавы администрации президента Владиславом Сурковым, демократия «суверенная», то есть специфически российская и охраняющая нас от чуждых нам демократий, в первую очередь, демократии западного типа. «Внедрение принципов и норм демократии не должно сопровождаться развалом государства и обнищанием народа», — чеканил тогда же Владимир Путин. Трудно не согласиться: действительно, не хотелось бы. Но если прислушаться, уловишь в этой фразе формулу реализованного «суверенно-демократического» контракта: сытое население, накормленное «сильным государством» и признательно подчинившееся ему. Как подметила коллега Малиновой по ВШЭ филолог Анастасия Бонч-Осмоловская, в середине двухтысячных (очевидно, в назидание подданным) и запустили устойчивый фразеологизм «лихие 90-е».

По словам Ольги Малиновой, Дмитрий Медведев тоже ссылался на тяжелые 90-е, чтобы подкрепить тезис о позитивности «текущего момента», но был менее критичным: в порядка 60% случаев этот президент высказывался о 90-х в положительном ключе.

А вот Владимира Путина тема 90-х не отпустила даже на третьем президентском сроке, на этом отрезке правления количество его замечаний в духе «больше никогда» даже выросло, причем заметно. «Для него контраст — что было до него и при нем — очень значим при формулировании политических аргументов, — объясняет Ольга Малинова. — В 2012 году, вернувшись в Кремль, он готов признать, что фундаментальная трансформация 90-х была необходима, говорит о значении Конституции и преемстве таких институтов, как Конституционный суд. И все равно 90-е остаются для него полезным отрицательным примером. Нельзя скатиться обратно в 90-е, повторения их нужно обязательно избежать. Девяностые часто сравниваются им с современной Украиной. На большой пресс-конференции 2017 года, в контексте избирательной кампании, в ответ на вопрос Ксении Собчак Путин произносит: „Государство не должно превращаться в мутную лужу, из которой олигархи ловят для себя золотую рыбку, как это было у нас в 90-х годах и как сегодня это происходит на Украине. Мы же не хотим второго издания сегодняшней Украины для России? Нет, не хотим и не допустим“. В инаугурационной речи 2018 года Путин, имея в виду 90-е, утверждает: Россия, как птица-феникс, всегда восставала из пепла и вновь становилась сильной».

«Путин умеет продемонстрировать глубокое понимание чаяний людей»

В выступлениях Путина Ольга Малинова выделила три способа противопоставления 90-х и «нулевых».

Первый — использование слов-знаков. Например, «сильное государство». «Эту тему Путин стал развивать с самого начала. В обращении к избирателям в начале первой избирательной кампании самой главной проблемой он назвал ослабление воли. „Сильное государство“ — идеологема всего первого путинского срока, у которой разные значения: это и власть, обладающая, в отличие от полупарализованного государства 90-х, сильной волей, и воля в борьбе с сепаратизмом, и совершенствование госуправления», — комментирует профессор Малинова.

Под предлогом восстановления силы и воли государства начался демонтаж механизмов демократии и федерализма, строительство «вертикали власти» — появились федеральные округа и президентские наместники-полпреды, губернаторов вывели из Совета Федерации и лишили неприкосновенности, а позже отменили губернаторские выборы. На втором президентском сроке, отмечает Ольга Юрьевна, Путин (по-видимому, решив основные задачи и одолев «олигархов» и «регионалов») меньше говорит о сильном государстве применительно к внутренней политике и больше о сильной России в контексте внешней политики, об уверенной защите национальных интересов на международной арене.

Еще одно «фирменное» путинское слово-символ — «стабильность». «Это тоже элемент его первой избирательной кампании. В начале 2000 года в интервью Михаилу Леонтьеву Путин говорит: стабильности не хватает. И заканчивает интервью словами о том, что все мы живем, как на чемоданах, будем надеяться, что чувство стабильности себе вернем, — рассказывает Ольга Малинова. — Слово было найдено и оказалось очень удачным: по сравнению с турбулентностью переходного периода стабильность была позитивной характеристикой. Но и у этого слова оказалась изнанка: обретение стабильности после периода неустроенности — это хорошо, а сохранение — граничит с „застоем“. Смышленые спичрайтеры это заметили и в послании 2002 года достроили: мы не должны дожидаться, пока достигнутая стабильность превратится в административный застой. И дальше часто вписывали, что стабильность должна быть залогом дальнейшего развития. Эта конструкция по наследству перешла к Дмитрию Медведеву, который активно пользовался ею. Его формула: в 90-х мы выживали, в „нулевых“ прошли стабилизацию, а теперь пора приниматься за модернизацию».

Второй прием — популистская риторика и демонстрация заботы о людях, снова на противопоставлении: предшественники и «злые бояре», те, кто заботился недостаточно, при «добром царе». «Один из секретов популярности Владимира Путина в том, что он действительно умеет продемонстрировать глубокое понимание чаяний людей по контрасту с другими политиками», — подчеркивает Ольга Малинова.

Наконец, третий — метод историй, нарратива, переходящего из выступление в выступление. Пример — рассуждения Путина о Первой и Второй чеченских войнах. «Он стал премьером и преемником в контексте Второй чеченской войны и всегда считал прекращение военных действий своей важной заслугой. Война сыграла большую роль в формировании его как лидера и в формировании его общественного восприятия лидером, — напоминает Малинова. — Из интервью в интервью он повторял одни и те же повествовательные конструкции, по которым четко виден избирательный подход к материалу. О депортации чеченского народа [в 1944 году] высказался только раз, на приеме чеченской делегации в Кремле накануне принятия Конституции Чечни [весной 2003 года], почти не говорил на тему сепаратизма, сначала практически не упоминал о Первой чеченской войне. И только со временем стал критиковать действия федеральных властей [до своего прихода к власти], Хасавюртовские соглашения [завершившие Первую чеченскую войну во время президентской кампании Ельцина в 1996 году]. Причем критиковал не впрямую, а представляя так, что политики, руководившие Второй чеченской кампанией, исправляли ошибки, сделанные во время Первой. Федеральный центр нулевых — это сильный актор, который наводил порядок после „бардака“ 90-х».

«Либералы больше оправдывают себя, чем защищают наследие 90-х»

Итак, выводит Ольга Малинова, преемники Ельцина — и Путин, и Медведев — каждый в своей степени принимают довольно активное участие в поддержке образа 90-х как «лихих», куда нельзя возвращаться.

А что другие политики? Мнение Малиновой: «В „нулевые“ практически не было политических сил, которые бы стремились защитить наследие 90-х и оказывали сопротивление формированию негативного представления о них. Даже либералы способствовали такому положению дел. „Яблоко“ продолжало привычно критиковать 90-е, а логика поведения Союза правых сил была подчинена борьбе за электорат. Обе ведущие либеральные партии делали упор на преемственность 90-х и „нулевых“, но „Яблоко“ подчеркивало негативную преемственность („и тогда, и сейчас все делали не так“), а СПС, сожалея об урезании демократии и политических свобод, тем не менее говорил: зато продолжаются экономические реформы, и смотрите, каких мы добиваемся результатов (действительно, на первом президентском сроке Путина, была, в частности, проведена эффективная налоговая реформа — прим. авт.). Либералы были больше озабочены тем, чтобы оправдать себя, чем защитить наследие „славных 90-х“. Они скорее дополняли, чем оспаривали образ тяжелого десятилетия, „лихих 90-х“». Да и в наши дни на защите 90-х стоят лишь такие организации, как Ельцин Центр, который Малинова назвала «главным проектом, пытающимся корректировать перекосы в образе 90-х».

В то же время общественный интерес к событиям 20-30-летней давности растет, констатирует она: взрослое поколение с удовольствием вспоминает годы молодости и желает поделиться воспоминаниями, а молодежь, выросшая в условиях политической реакции, стремится узнать об эпохе «самого свободного общества». При этом все явственней запрос на спокойное, уважительное обсуждение событий тех лет.

В подтверждение Ольга Малинова привела результаты опросов, выявлявших отношение россиян к трагической развязке противостояния президента Ельцина и его правительства, с одной стороны, и хасбулатовского Верховного Совета, с другой: если в конце 93-го более половины опрошенных одобрили применение Ельциным военной силы против своих политических противников, а 30% — нет, то в 99-м соотношение поменялось на противоположное: 18% и 56%, а опросы второй половины двухтысячных и последних лет говорят о сближении оценок: в поддержку Ельцина высказываются 6-9%, в поддержку его оппонентов — 10-12%. «Большинство опрошенных занимают примирительные позиции: либо неправы и те, и другие, либо и те, и другие в какой-то мере правы. И постоянно растет число затрудняющихся с ответом», — поясняет Малинова.

На этом фоне, указывает она, власть скорее избегает обсуждения темы октября 1993 года и замалчивает ее, а оппозиция по-прежнему подходит к ней антагонистически. «При этом позиция оппонентов Ельцина более связная и консолидированная, либералы же расколоты, как и в ходе самих событий октября 1993 года, когда одни требовали от правительства решительных действий, а другие — отречься от власти и идти в монастырь каяться. Показательно, что Григорий Явлинский сперва призывал к решительным действиям, а через несколько дней осуждал жестокость Ельцина», — напоминает Ольга Малинова.

«Аргумент противоборствующих сторон: это был эпизод революции, а у революции своя логика, — продолжает она. — Я много раз убеждалась, что на ментальность наших политиков, вне зависимости от их идеологических убеждений, сильно повлиял краткий курс истории КПСС, который они наверняка изучали на вузовской скамье, ленинское учение — как решительно проводить восстание, как давить оппонентов. Они и действуют по-ленински: воспринимают противоположную сторону как врагов и поступают в этой логике. Обе стороны продолжают говорить как антагонисты. Другого понимания политики они не знают и не могут знать, потому что выросли в советском обществе, их так воспитали».

Таким образом, можно сказать, что дискурс о 90-х, исходящий как от государства, так и от оппозиции, для многих соотечественников устарел, многим опостылел: «сильное государство» из условия развития превратилось в приводной ремень сверхцентрализации, «суверенная демократия» оказалась аппаратом для присвоения и перераспределения ренты внутри «привилегированного класса», «элиты», обособления новой «олигархии», причиной международной изоляции России, стабильность все-таки обернулась застоем, что в конце концов привело к удушению экономической инициативы, глубочайшему социальному неравенству и репрессивному подавлению политических прав и свобод «недовольных» и «податного сословия»; люди снова желают стабильности, твердой почвы под ногами, покоя.

Что предлагают ученые? «Память о 90-х нуждается в воспоминании, проговаривании. Главная задача — не уйти от черной картинке к светлой, а найти правильный язык для обсуждения. Мы живем в обществе, где у разных людей заведомо разная память и разная правда. И они заслуживают того, чтобы их правду и память уважали. Нам, согражданам, гражданам одной страны, нужно научиться жить с разными точками зрения. От антагонизма, уничижительности и пренебрежения, от отношения друг к другу как к врагам нужно уходить к агонизму — когда конфликт сохраняется, но при этом стороны уважительно относятся к своим оппонентам и заняты поиском точек соприкосновения», — резюмирует Ольга Малинова.

«90-е Путин воспроизводит достаточно искренне»

После выступления Ольга Малинова ответила на вопросы аудитории.

— Ольга Юрьевна, ситуация с политикой памяти в сегодняшней России уникальна?

— Опыт России совершенно не уникален. Всегда и везде политики не обходятся без обращения к далекой и недавней истории, чтобы либо подчеркнуть преемство «славного прошлого», либо раскритиковать предшественников: преимущественный способ использования прошлого для легитимации текущего курса — по контрасту. Конкретно в нашей политической культуре это устоявшаяся модель: так поступают не только Путин и Медведев, так поступал и Ельцин. Нам вообще свойственно упрощать, сводить сложное к простому, оперировать оценочными суждениями вместо фактов. Мир слишком сложен, чтобы мы подходили к каждому событию со стандартами докторской диссертации. Так устроено наше мышление.

— Путин с Медведевым «родом из 90-х», именно тогда зарождались их политические карьеры, которые в конце концов вывели их на вершину власти. Это как-то отражается в их воспоминаниях?

— Путин, особенно в начале своей президентской карьеры, довольно часто вспоминал о своем опыте работы с [первым мэром Санкт-Петербурга Анатолием] Собчаком. У меня сложилось впечатление, что ему это было важно, чтобы показать, что он не такой уж новичок, что у него есть опыт. В то же время для меня совершенно очевидно, что, будь он на федеральной политической арене в 90-е, он не мог бы так эффективно использовать ресурс критики этого десятилетия. Его преимущество именно в том, что, имея этот опыт, он не несет полной меры ответственности за те ошибки, которые были тогда совершены. Он может позволить себе сказать: я помню, как это было, — и спокойно критиковать то, как вели себя тогда другие.

— Политикам приходится следовать за общественным мнением…

— Да, это самый простой способ добиться, чтобы за тебя проголосовали, это такая логика, которой обычно следуют политики. И поскольку мы рассуждаем в основном примитивно, политики предлагают нам черно-белую палитру.

То обстоятельство, что они, как правило, идут по проторенной колее, довольно часто приводит общество к плачевным последствиям. Но это не значит, что нет таких политиков, которые рискуют выскочить из колеи, именно такие политики меняют мир. Путин к их числу не принадлежит. Правда, тоскует, что умер Ганди и не с кем поговорить. Но, боюсь, что с Ганди ему было бы не о чем говорить. Ганди как раз пример политика, который мыслил нетривиально и выскакивал из колеи.

— Так вот, насколько искренен Путин в своих воспоминаниях и оценках 90-х? Или он критикует их, желая потрафить большинству, осуждающему ельцинское десятилетие?

— Я как человек, который много читал, что говорит Путин, могу сказать, что мера его искренности зависит от темы. По некоторым темам у него действительно есть глубокое личное убеждение, которое он последовательно воспроизводит. По другим темам у него либо нет глубокого убеждения, либо нет никакого убеждения — и тогда он подходит конъюнктурно: один раз говорит одно, другой — совсем другое.

Думаю, что 90-е Путин воспроизводит достаточно искренне. Во всяком случае, проведя трудоемкое исследование, я обнаружила, что на третьем президентском сроке негативны 48% высказываний Путина о 90-х, при этом только 6% из них ему написали спичрайтеры. Это значит, что для него достаточно органично ссылаться на 90-е как на что-то ужасное, повторения чего нужно избежать любой ценой.

Это отчасти тот случай, когда ты рассказываешь историю так долго, что сам в нее веришь. Спроецируйте на себя: вы, многократно рассказываете знакомым какую-то историю своей жизни, и у вас постепенно складывается некий стереотип рассказа. В итоге то, что не вписывается в его привычную канву, опускается и пропадает. А потом случается какой-то эпизод (например, о том же самом кто-то другой рассказал по-своему), и вы удивляетесь: и впрямь так и было, а я и забыл!

Так устроена наша память, она капризна, избирательна, неполна, потому что должна поддерживать наше психологическое благополучие. Если в памяти что-то сильно травмирует — это путь к психозу, человек защищается памятью. У нас сложился монохромный негативный образ 90-х, но когда мы смотрим на них с какой-то неожиданной стороны, вспоминая эпизоды и личной, и общественной жизни, этот монохромный негативный образ начинает распадаться. Мне много раз доводилось слышать: «А что ты собираешься изучать в 90-х? С ними все ясно, изучать нечего». Но через несколько минут общения глаза моих собеседников загорались, они начинали вспоминать, как оно было на самом деле, и довольно часто разговор заканчивался словами: слушай, действительно интересно, вообще-то, здесь есть о чем говорить.

Политики в этом смысле такие же, как все, они добросовестно забывают о некоторых фактах, обстоятельствах, которые, если их вспомнить, испортили бы всю логическую схему аргументов. Поэтому я вовсе не хочу сказать, что политики всегда сознательно выступают злостными манипуляторами, применяют техники манипуляции памятью. Вместе с тем должна отметить, что у Путина очень тонкое политическое чутье, он хороший оратор, он очень хорошо чувствует аудиторию, он талантливый политик.

— Вы сказали о необходимости научиться разговаривать о противоречивых, конфликтных событиях нашей истории с разных точек зрения и уважительно по отношению друг у другу, к согражданам. Вы знаете такие примеры?

— Навскидку на российском материале — нет. Но это не значит, что таких примеров нет совсем. Скажем, есть такая (правда, профессиональная) практика, когда по спорным историческим эпизодам создаются специальные комиссии историков, которые обсуждают ту или иную историческую проблему с целью найти точки соприкосновения. Как правило, в таких дискуссиях отмечается: по этим позициям мы согласны, а по этим — расходимся.

Агонистская политика памяти за пределами профессионального сообщества — это скорее нормативное пожелание, которое артикулируется исследователями памяти с пониманием того, что приверженность антагонистической модели, когда каждый верит, что правда одна, и это его правда, в нашем все более усложняющемся обществе — путь к гражданским конфликтам. Люди, которые профессионально занимаются политикой памяти как исследователи, изучающие ту или иную проблему со всех сторон, это хорошо понимают. С другой стороны, лично для меня презумпцией является не «примирение и согласие» в духе Мединского. Нам не удастся прийти к общей истории, все равно каждый будет рассказывать историю по-своему. Надо научиться с этим жить достойно.

Источник