Кейт дикамилло удивительное путешествие кролика эдварда вайлдберриз

Удивительное путешествие кролика Эдварда | ДиКамилло Кейт Бумага

Однажды бабушка Пелегрина подарила внучке Абилин игрушечного кролика по имени Эдвард Тюлейн, которого сделал знаменитый кукольных дел мастер. Абилин просто обожала своего кролика, целовала его красивые длинные уши, наряжала в специально сшитые для него костюмы и каждое утро заводила его золотые часы на цепочке. А кролик был самовлюбленным и бессердечным эгоистом и никого, кроме себя, не любил. Как-то Абилин вместе с родителями отправилась в морское путешествие, и кролик Эдвард, случайно упав за борт, оказался на самом дне океана. Старый рыбак выловил его своей сетью и принёс жене. Потом кролик попадал в разные руки — и хорошие, и плохие. И каждый раз с грустью и тоской вспоминал девочку Абилин, которая его так любила. Холодное сердце кролика постепенно оттаивало, училось отвечать любовью на любовь, и в один прекрасный день Эдвард Тюлейн вернулся к Абилин, которая уже успела стать взрослой.

Эту печальную и в то же время светлую историю написала современная американская писательница Кейт Дикамилло, обладательница многочисленных наград, вручаемых в области литературы для детей.

• Возрастное ограничение: 0+
• Дата выхода на ЛитРес: 28 ноября 2015
• Дата написания: 2020

• ISBN: 5389000216

Оставьте отзыв

Напишите отзыв и получите 100 бонусных рублей на ваш счёт ЛитРес

Источник

Удивительное путешествие кролика Эдварда — Кейт ДиКамилло

Джейн Реш Томас,
кото­рая пода­рила мне кролика
и при­ду­мала ему имя

Сердце бьётся моё, разо­бьётся – и вновь оживает.
Я обя­зан пройти через тьму, углуб­ля­ясь во мрак, без оглядки.

Стенли Куниц. «Древо позна­ния» [1]

Глава первая

Одна­жды в доме на Еги­пет­ской улице жил кро­лик. Сде­лан он был почти цели­ком из фар­фора: у него были фар­фо­ро­вые лапки, фар­фо­ро­вая голова, фар­фо­ро­вое тело и даже фар­фо­ро­вый нос. Чтобы он мог сги­бать фар­фо­ро­вые локотки и фар­фо­ро­вые коленки, суставы на лап­ках соеди­ня­лись про­во­ло­кой, и это поз­во­ляло кро­лику сво­бодно двигаться.

Уши у него были сде­ланы из насто­я­щей кро­ли­чьей шер­сти, а внутри неё пря­та­лась про­во­лока, очень креп­кая и гиб­кая, поэтому уши могли при­ни­мать самые раз­ные поло­же­ния, и тут же ста­но­ви­лось понятно, какое у кро­лика настро­е­ние: весе­лится он, гру­стит или тос­кует. Хвост у него тоже был сде­лан из насто­я­щей кро­ли­чьей шер­сти – такой пуши­стый, мяг­кий, вполне достой­ный хвост.

Звали кро­лика Эдвард Тюлейн. Он был довольно высок – сан­ти­мет­ров девя­но­сто от кон­чи­ков ушей до кон­чи­ков лапок. Его нари­со­ван­ные глаза сияли прон­зи­тельно голу­бым све­том. Очень даже умные глазки.

В общем, Эдвард Тюлейн счи­тал себя выда­ю­щимся созда­нием. Ему не нра­ви­лись только его усики – длин­ные и эле­гант­ные, как и поло­жено, но какого-то неиз­вест­ного про­ис­хож­де­ния. Эдвард был прак­ти­че­ски уве­рен, что это не кро­ли­чьи усы. Но вопрос о том, кому – какому мало­при­ят­ному живот­ному? – эти усики при­над­ле­жали изна­чально, был для Эдварда мучи­тель­ным, и он не мог раз­мыш­лять над ним слиш­ком долго. Эдвард вообще не любил думать о непри­ят­ном. И не думал.

Хозяй­кой Эдварда была тем­но­во­ло­сая девочка десяти лет по имени Аби­лин Тюлейн. Она ценила Эдварда почти так же высоко, как Эдвард ценил сам себя. Каж­дое утро, соби­ра­ясь в школу, Аби­лин оде­ва­лась сама и оде­вала Эдварда.

У фар­фо­ро­вого кро­лика был обшир­ней­ший гар­де­роб: тут тебе и шёл­ко­вые костюмы руч­ной работы, и туфли, и ботинки из тон­чай­шей кожи, сши­тые спе­ци­ально по его кро­ли­чьей лапке. А ещё у него было вели­кое мно­же­ство шляп, и во всех этих шля­пах были про­де­ланы спе­ци­аль­ные дырочки для длин­ных и выра­зи­тель­ных ушей Эдварда. Все его заме­ча­тельно скро­ен­ные брюки имели по спе­ци­аль­ному кар­ман­чику для имев­шихся у кро­лика золо­тых часов с цепоч­кой. Аби­лин сама заво­дила эти часы каж­дое утро.

– Ну вот, Эдвард, – гово­рила она, заведя часы, – когда длин­ная стрелка будет на две­на­дцати, а корот­кая на трёх, я вер­нусь домой. К тебе.

Она сажала Эдварда на стул в сто­ло­вой и ста­вила стул так, чтобы Эдвард смот­рел в окно и видел дорожку, кото­рая ведёт к дому Тюлей­нов. Часы она клала на его левую коленку. После этого она цело­вала кон­чики его несрав­нен­ных ушей и ухо­дила в школу, а Эдвард целый день гля­дел из окошка на Еги­пет­скую улицу, слу­шал тика­нье часов и под­жи­дал хозяйку.

Из всех вре­мен года кро­лик больше всего любил зиму, потому что солнце зимой сади­лось рано, за окном сто­ло­вой, где он сидел, быстро тем­нело, и Эдвард видел в тём­ном стекле соб­ствен­ное отра­же­ние. И какое же это было заме­ча­тель­ное отра­же­ние! Какой он вообще был изящ­ный, заме­ча­тель­ный кро­лик! Эдвард нико­гда не уста­вал вос­хи­щаться соб­ствен­ным совершенством.

А вече­ром Эдвард вос­се­дал в сто­ло­вой вме­сте со всем семей­ством Тюлейн: с Аби­лин, её роди­те­лями и бабуш­кой, кото­рую звали Пеле­грина. Честно говоря, уши Эдварда едва вид­не­лись из-за стола, а если ещё чест­нее, он не умел есть и мог лишь смот­реть прямо перед собой – на сви­са­ю­щий со стола край осле­пи­тельно белой ска­терти. Но всё-таки он сидел вме­сте со всеми. При­ни­мал, так ска­зать, уча­стие в тра­пезе как член семьи.

Роди­тели Аби­лин нахо­дили совер­шенно оча­ро­ва­тель­ным, что их дочка обра­ща­ется с Эдвар­дом точно с живым суще­ством и даже ино­гда про­сит их повто­рить какую-нибудь фразу, потому что Эдвард её якобы не расслышал.

– Папа, – гово­рила в таких слу­чаях Аби­лин, – боюсь, Эдвард не рас­слы­шал твои послед­ние слова.

Тогда папа Аби­лин пово­ра­чи­вался к Эдварду и мед­ленно повто­рял ска­зан­ное – спе­ци­ально для фар­фо­ро­вого кро­лика. А Эдвард при­тво­рялся, что слу­шает, – есте­ственно, чтобы уго­дить Аби­лин. Но, положа руку на сердце, он не очень-то инте­ре­со­вался тем, что гово­рят люди. Кроме того, ему не очень-то нра­ви­лись роди­тели Аби­лин и их снис­хо­ди­тель­ное к нему отно­ше­ние. Так отно­си­лись к нему вообще все взрос­лые, за одним-един­ствен­ным исключением.

Исклю­че­нием была Пеле­грина. Она гово­рила с ним, как и её внучка, на рав­ных. Бабушка Аби­лин была очень стара. Ста­руха с боль­шим ост­рым носом и яркими, тём­ными, свер­ка­ю­щими, как звёзды, гла­зами. Кро­лик Эдвард и на свет-то появился бла­го­даря Пеле­грине. Именно она зака­зала и самого кро­лика, и его шёл­ко­вые костюмы, и его кар­ман­ные часы, и его оча­ро­ва­тель­ные шляпки, и его выра­зи­тель­ные гиб­кие уши, и его заме­ча­тель­ную кожа­ную обувь, и даже сустав­чики на его лап­ках. Заказ выпол­нил куколь­ных дел мастер из Фран­ции, откуда Пеле­грина была родом. И она пода­рила кро­лика девочке Аби­лин на седь­мой день рождения.

Именно Пеле­грина при­хо­дила каж­дый вечер в спальню внучки, чтобы подо­ткнуть ей оде­яло. То же самое она делала и для Эдварда.

– Пеле­грина, ты рас­ска­жешь нам сказку? – спра­ши­вала Аби­лин каж­дый вечер.

– Нет, милочка, не сего­дня, – отве­чала бабушка.

– А когда же? – спра­ши­вала Аби­лин. – Когда?

– Скоро, – отве­чала Пеле­грина, – очень скоро.

А потом она выклю­чала свет, и Эдвард с Аби­лин оста­ва­лись в темноте.

– Эдвард, я люблю тебя, – гово­рила Аби­лин каж­дый вечер, после того как Пеле­грина выхо­дила из комнаты.

Девочка про­из­но­сила эти слова и зами­рала, будто ждала, что Эдвард ска­жет ей что-нибудь в ответ.

Эдвард мол­чал. Он мол­чал, потому что, разу­ме­ется, не умел гово­рить. Он лежал в своей малень­кой кро­ватке рядом с боль­шой кро­ва­тью Аби­лин. Он смот­рел в пото­лок, слу­шал, как дышит девочка – вдох, выдох, – и хорошо знал, что скоро она уснёт. Сам Эдвард нико­гда не спал, потому что глаза у него были нари­со­ван­ные и закры­ваться не умели.

Ино­гда Аби­лин укла­ды­вала его не на спинку, а на бочок, и сквозь щели в што­рах он мог смот­реть в окно. В ясные ночи све­тили звёзды, и их далё­кий невер­ный свет успо­ка­и­вал Эдварда совер­шенно осо­бым обра­зом: он даже не пони­мал, почему так про­ис­хо­дит. Часто он смот­рел на звёзды всю ночь напро­лёт, пока тем­нота не рас­тво­ря­лась в утрен­нем свете.

Глава вторая

Вот так и текли дни Эдварда – один за дру­гим, и ничего осо­бенно при­ме­ча­тель­ного не про­ис­хо­дило. Конечно, порой слу­ча­лись вся­кие собы­тия, но они были мест­ного, домаш­него зна­че­ния. Одна­жды, когда Аби­лин ушла в школу, сосед­ский пёс, пят­ни­стый бок­сёр, кото­рого почему-то звали Розоч­кой, явился в дом без при­гла­ше­ния, прак­ти­че­ски тай­ком, задрал лапу у ножки стола и опи­сал белую ска­терть. Сде­лав своё дело, он потру­сил к стулу перед окном, обню­хал Эдварда, и кро­лик, не успев решить, при­ятно ли, когда тебя обню­хи­вает собака, ока­зался у Розочки в пасти: с одной сто­роны сви­сали уши, с дру­гой – зад­ние лапки. Пёс яростно тряс баш­кой, рычал и пус­кал слюну.

Источник

Кейт дикамилло удивительное путешествие кролика эдварда вайлдберриз

Однажды в доме на Египетской улице жил кролик. Сделан он был почти целиком из фарфора: у него были фарфоровые лапки, фарфоровая голова, фарфоровое тело и даже фарфоровый нос. Чтобы он мог сгибать фарфоровые локотки и фарфоровые коленки, суставы на лапках соединялись проволокой, и это позволяло кролику свободно двигаться.

Уши у него были сделаны из настоящей кроличьей шерсти, а внутри неё пряталась проволока, очень крепкая и гибкая, поэтому уши могли принимать самые разные положения, и тут же становилось понятно, какое у кролика настроение: веселится он, грустит или тоскует. Хвост у него тоже был сделан из настоящей кроличьей шерсти – такой пушистый, мягкий, вполне достойный хвост.

Звали кролика Эдвард Тюлейн. Он был довольно высок – сантиметров девяносто от кончиков ушей до кончиков лапок. Его нарисованные глаза сияли пронзительно голубым светом. Очень даже умные глазки.

В общем, Эдвард Тюлейн считал себя выдающимся созданием. Ему не нравились только его усики – длинные и элегантные, как и положено, но какого-то неизвестного происхождения. Эдвард был практически уверен, что это не кроличьи усы. Но вопрос о том, кому – какому малоприятному животному? – эти усики принадлежали изначально, был для Эдварда мучительным, и он не мог размышлять над ним слишком долго. Эдвард вообще не любил думать о неприятном. И не думал.

Хозяйкой Эдварда была темноволосая девочка десяти лет по имени Абилин Тюлейн. Она ценила Эдварда почти так же высоко, как Эдвард ценил сам себя. Каждое утро, собираясь в школу, Абилин одевалась сама и одевала Эдварда.

У фарфорового кролика был обширнейший гардероб: тут тебе и шёлковые костюмы ручной работы, и туфли, и ботинки из тончайшей кожи, сшитые специально по его кроличьей лапке. А ещё у него было великое множество шляп, и во всех этих шляпах были проделаны специальные дырочки для длинных и выразительных ушей Эдварда. Все его замечательно скроенные брюки имели по специальному карманчику для имевшихся у кролика золотых часов с цепочкой. Абилин сама заводила эти часы каждое утро.

– Ну вот, Эдвард, – говорила она, заведя часы, – когда длинная стрелка будет на двенадцати, а короткая на трёх, я вернусь домой. К тебе.

Она сажала Эдварда на стул в столовой и ставила стул так, чтобы Эдвард смотрел в окно и видел дорожку, которая ведёт к дому Тюлейнов. Часы она клала на его левую коленку. После этого она целовала кончики его несравненных ушей и уходила в школу, а Эдвард целый день глядел из окошка на Египетскую улицу, слушал тиканье часов и поджидал хозяйку.

Из всех времен года кролик больше всего любил зиму, потому что солнце зимой садилось рано, за окном столовой, где он сидел, быстро темнело, и Эдвард видел в тёмном стекле собственное отражение. И какое же это было замечательное отражение! Какой он вообще был изящный, замечательный кролик! Эдвард никогда не уставал восхищаться собственным совершенством.

А вечером Эдвард восседал в столовой вместе со всем семейством Тюлейн: с Абилин, её родителями и бабушкой, которую звали Пелегрина. Честно говоря, уши Эдварда едва виднелись из-за стола, а если ещё честнее, он не умел есть и мог лишь смотреть прямо перед собой – на свисающий со стола край ослепительно белой скатерти. Но всё-таки он сидел вместе со всеми. Принимал, так сказать, участие в трапезе как член семьи.

Родители Абилин находили совершенно очаровательным, что их дочка обращается с Эдвардом точно с живым существом и даже иногда просит их повторить какую-нибудь фразу, потому что Эдвард её якобы не расслышал.

– Папа, – говорила в таких случаях Абилин, – боюсь, Эдвард не расслышал твои последние слова.

Тогда папа Абилин поворачивался к Эдварду и медленно повторял сказанное – специально для фарфорового кролика. А Эдвард притворялся, что слушает, – естественно, чтобы угодить Абилин. Но, положа руку на сердце, он не очень-то интересовался тем, что говорят люди. Кроме того, ему не очень-то нравились родители Абилин и их снисходительное к нему отношение. Так относились к нему вообще все взрослые, за одним-единственным исключением.

Исключением была Пелегрина. Она говорила с ним, как и её внучка, на равных. Бабушка Абилин была очень стара. Старуха с большим острым носом и яркими, тёмными, сверкающими, как звёзды, глазами. Кролик Эдвард и на свет-то появился благодаря Пелегрине. Именно она заказала и самого кролика, и его шёлковые костюмы, и его карманные часы, и его очаровательные шляпки, и его выразительные гибкие уши, и его замечательную кожаную обувь, и даже суставчики на его лапках. Заказ выполнил кукольных дел мастер из Франции, откуда Пелегрина была родом. И она подарила кролика девочке Абилин на седьмой день рождения.

Именно Пелегрина приходила каждый вечер в спальню внучки, чтобы подоткнуть ей одеяло. То же самое она делала и для Эдварда.

– Пелегрина, ты расскажешь нам сказку? – спрашивала Абилин каждый вечер.

– Нет, милочка, не сегодня, – отвечала бабушка.

– А когда же? – спрашивала Абилин. – Когда?

– Скоро, – отвечала Пелегрина, – очень скоро.

А потом она выключала свет, и Эдвард с Абилин оставались в темноте.

– Эдвард, я люблю тебя, – говорила Абилин каждый вечер, после того как Пелегрина выходила из комнаты.

Девочка произносила эти слова и замирала, будто ждала, что Эдвард скажет ей что-нибудь в ответ.

Эдвард молчал. Он молчал, потому что, разумеется, не умел говорить. Он лежал в своей маленькой кроватке рядом с большой кроватью Абилин. Он смотрел в потолок, слушал, как дышит девочка – вдох, выдох, – и хорошо знал, что скоро она уснёт. Сам Эдвард никогда не спал, потому что глаза у него были нарисованные и закрываться не умели.

Иногда Абилин укладывала его не на спинку, а на бочок, и сквозь щели в шторах он мог смотреть в окно. В ясные ночи светили звёзды, и их далёкий неверный свет успокаивал Эдварда совершенно особым образом: он даже не понимал, почему так происходит. Часто он смотрел на звёзды всю ночь напролёт, пока темнота не растворялась в утреннем свете.

Источник