Развивающиеся экономики догоняют развитые по производительности труда слишком медленно
Развивающимся странам понадобится по крайней мере 140 лет, чтобы сократить разрыв в уровне производительности с развитыми странами хотя бы вдвое, следует из данных Всемирного банка. Даже при более высоких ежегодных сравнительных темпах прироста производительности с 2000 года развивающиеся страны сокращали разрыв только на 0,5% в год. В то же время с 1990 года доля экономик с наименьшими уровнями продуктивности сократилась вдвое, что позволяет говорить о прогрессе хотя бы в абсолютных показателях.
Хотя производительность труда в развивающихся странах с 2000 года росла быстрее, чем в развитых, разница в ее уровнях между этими типами экономик остается значительной, констатирует обзор аналитиков Всемирного банка, посвященный изменениям продуктивности в различных странах мира.
Как отмечают авторы работы, ее новизна заключается в оценке перспектив появления сопоставимых уровней производительности в странах с разными уровнями экономического развития. Гипотеза о том, что это произойдет, появилась после того, как рост разрыва в производительности между развивающимися и развитыми странами в 1970–1990 годах сменился его сокращением в 2000-х. С 2000 года ежегодный прирост уровня производительности в 60% развивающихся стран был выше, чем в развитых,— если в первых он составлял 2–3% в год, то во вторых — 0,5–2%.
Однако даже в таких условиях разрыв в производительности между развитыми и развивающимися странами сокращался в среднем всего на 0,5% в год — и для его уменьшения хотя бы вдвое развивающимся экономикам при нынешних темпах процесса понадобилось бы еще почти 140 лет.
Сейчас производительность труда в странах с развивающейся экономикой составляет всего 16% от среднего показателя для стран с развитой экономикой, а уровень продуктивности даже среди 10% лучших рабочих мест в развивающихся экономиках составляет всего 70% от 10% наименее производительных рабочих мест в развитых.
В первых двух регионах она составляет 41% от уровня производительности в развитых странах (около $40 тыс. на одного работника), в двух других — только 9% и 7% (около $5 тыс.).
Fitch уточнило прогноз развития мировой экономики
С учетом структуры экономик основной прогресс в сокращении разрыва в производительности произошел в развивающихся странах, выступающих сырьевыми импортерами,— если в 1990–1999 годах их уровень производительности составлял 10% от уровня развитых стран, то в 2000–2018-м он вырос до 14% (что вполне объяснимо с учетом роста мировых цен на сырье). Напротив, аналогичный показатель для стран — сырьевых экспортеров (Россия прямо в обзоре не упоминается) снизился с 29% до 25%, хотя именно они по-прежнему сохраняют первенство в этой группе.
Также в них распространено более эффективное госуправление — в том числе за счет сокращения коррупции и политического насилия и обеспечения правовой и институциональной стабильности.
Источник
Когда развивающиеся станут развитыми
Примерно через 50 лет расклад сил в мировой экономике существенно изменится. В «большой семерке»* наиболее экономически развитых стран уже не будет ряда ведущих западноевропейских государств и Канады. Зато на первые позиции выйдут такие ныне развивающиеся страны, как Китай, Россия, Индия и Бразилия. Во всяком случае, таковы выводы исследования, которое провели экономисты американского инвестиционного банка Goldman Sachs Доминик Уилсон и Рупа Пурушотоман.
По мнению авторов исследования, одна из важнейших тенденций ближайших десятилетий — ускоренный рост экономики четверки крупнейших развивающихся стран: Бразилии, России, Индии и Китая (авторы объединяют их аббревиатурой БРИК), вследствие чего они значительно потеснят «старые» индустриальные страны, например Германию, Канаду, Францию, Великобританию и др. Причем не только по общему размеру экономики (объему ВВП), но и по ВВП в расчете на душу населения.
По их прогнозам, в течение ближайших десятилетий экономика России будет расти в среднем на 3,9% в год (почти вдвое быстрее, чем в среднем у стран «большой семерки»), уступая, правда, по темпам роста Китаю (5,6% в год) и Индии (5,8%). По мнению авторов доклада, одной из основных причин низких темпов роста в западноевропейских странах станет демографическая — население Европы быстро стареет, а правительства сдерживают рост миграции трудоспособного населения из других стран.
Наиболее быстрыми темпами Россия, как и другие страны БРИК, будет развиваться в ближайшие 30 лет, затем темпы экономического роста снизятся, что, впрочем, характерно для всех развитых стран. Именно за эти 30 лет произойдут основные изменения в мировой «табели о рангах». Уже в 2018 г. Россия по объему ВВП обгонит Италию, в 2024 г. — Францию, а в 2028 г. — Германию.
В ближайшие десятилетия центр тяжести в мировой экономике сместится из Западной Европы и Северной Америки в Азию и Южную Америку. Три из четырех крупнейших по объему ВВП стран мира будут находиться в Азии.
К 2050 г. в состав первой «семерки» стран мира войдут страны БРИК. Из числа ее нынешних членов останутся только США, Япония и Великобритания, а Германия, Италия, Франция и Канада опустятся на более низкие позиции.
При этом самой крупной экономикой в мире будет обладать Китай, который в 2041 г. обгонит США по объему ВВП, а нынешний лидер окажется на втором месте. В 2033 г. Индия обгонит по этому показателю Японию и выйдет на 3-е место.
Столь значительный прирост ВВП (в долларах) в БРИК, как полагают авторы исследования, будет на 2/3 вызван увеличением производства товаров и услуг, а на 1/3 — укреплением национальных валют этих стран по отношению к доллару. Недооцененность валют приводит к занижению долларового объема ВВП, поэтому укрепление (ревальвация) валюты является одним из факторов, влияющих на рост оценки ВВП. За период до 2050 г. российский рубль, как они прогнозируют, подорожает на 208%. Этот процесс, как известно, уже идет. Значительно укрепятся также китайский юань (на 289%) и индийская рупия (на 281%).
К середине века в нашей стране значительно повысится и уровень жизни населения. ВВП в расчете на душу населения должен вырасти более чем в 18 раз: с 2675 долл. в 2000 г. до 49 646 долл. в 2050 г. ( в номинале 2003 г.). В результате в семерке экономически самых сильных стран мира Россия займет по этому показателю пятое место (после США, Японии, Великобритании и Франции), опередив Германию и Италию. В то же время Китай, Индия и Бразилия по уровню жизни будут по-прежнему значительно отставать от ведущих западных стран.
Правда, в нашей стране подобный уровень благосостояния станет возможен не только благодаря успехам в экономическом развитии, но и вследствие значительного уменьшения численности населения. Проводя расчеты для России, авторы исследования основывались на прогнозе Бюро переписи населения США, согласно которому население нашей страны уменьшится со 144 млн. человек в 2003 г. до 118 млн. в 2050 г.
Авторы исследования формулируют четыре главных условия, необходимых для осуществления их прогнозов:
- макроэкономическая стабильность (основные индикаторы — годовая инфляция и дефицит государственного бюджета);
- нормальное функционирование необходимых для развития экономики институтов — юридической и финансовой систем, госструктур, систем здравоохранения и образования и др.;
- открытость экономики, обеспечивающая доступ к импортным товарам, новым технологиям и международным рынкам;
- уровень образования населения.
Разумеется, в разных странах группы БРИК дела с выполнением этих условий обстоят по-разному, у каждой есть свои проблемы. Так, России необходимо преодолеть сильную зависимость от мировых цен на энергоносители, Китаю предстоит переход к демократическому обществу и т. д.
У России предпосылки для длительного и быстрого роста в целом благоприятные: стабильная макроэкономическая политика, растущие инвестиции и высокообразованная рабочая сила. Интересно, что, как показывают многие исследования, существует статистически значимая корреляция между уровнем образования и скоростью повышения уровня жизни населения: на 30-летнем интервале времени каждый дополнительный год обучения повышает ежегодный темп роста подушевого ВВП на 0,3%.
Причем, по мнению авторов исследования, для осуществления этих прогнозов БРИК совсем незачем превращаться в «азиатских тигров», а правительствам этих четырех стран не нужно придумывать некую специальную, чрезвычайную стратегию роста — достаточно лишь повседневно и эффективно заниматься обеспечением перечисленных выше условий.
В то же время очевидно: эта благоприятная для БРИК долгосрочная тенденция может быть нарушена вследствие тех или иных потрясений — серьезных политических кризисов, резких колебаний цен на сырьевые товары, являющиеся основным предметом экспорта этих стран, и др.
Подготовил Александр Плитман
* Вместе с Россией — это «большая восьмерка», хотя нашу страну включили в эту элитарную группу отнюдь не за ее экономическую мощь.
Как заглянуть на 50 лет вперед
В своем исследовании экономисты Goldman Sachs использовали модель экономического роста и динамики валютных курсов, учитывающую основные факторы, влияющие на развитие экономики: динамику инвестиций, технический прогресс, демографические изменения. Разумеется, прогноз Goldman Sachs, как и все долгосрочные предсказания, — дело достаточно рискованное. В какой степени можно ему доверять?
Авторы исследования, разумеется, понимают возможные сомнения и сами их испытывали в ходе работы. Поэтому они попробовали разными способами проверить полученные результаты и получили подтверждения их реалистичности.
Во-первых, прогнозы роста ВВП в БРИК в ближайшие 10 лет оказались близки к прогнозам Международного валютного фонда (Россия — около 5%, Бразилия — 4%, Китай — 8%, Индия — 5—6%).
Во-вторых, хотя ожидаемый в БРИК прирост ВВП в абсолютных цифрах представляется необычайно большим, он существенно меньше того, какого некоторые другие страны на деле достигли в последние десятилетия. Так, в Японии за 30 лет (1955—1995 гг.) ВВП вырос почти в 8 раз, а промышленное производство — в 10 раз. В Южной Корее за 30 лет (1970—2000 гг.) ВВП вырос почти в 9 раз. На этом фоне, отмечают авторы исследования, их прогнозы выглядят не самыми впечатляющими.
В-третьих, они применили свою модель ретроспективно: составили прогнозы экономического роста 11 развитых и развивающихся стран на 40 лет, отсчитывая от 1960 г., и сравнили эти прогнозы с фактическими данными за 1960—2000 гг. Результаты сравнения, по мнению авторов, в целом обнадеживающие. Для развитых стран (США, Франции, Германии, Великобритании, Италии), траектория роста которых довольно монотонна, прогнозы оказались близки к реальности. В то же время прогнозы для ряда развивающихся стран оказались не столь удачными: так, модель недооценила реальные достижения двух «азиатских тигров» (Южной Кореи и Гонконга) и переоценила возможности экономического роста Индии, Бразилии и Аргентины, в которых политика правительств не была ориентирована на устойчивое долгосрочное развитие.
Источник
Ресурсное проклятие: что мешает развивающимся странам стать развитыми
В большинстве развивающихся стран, включая Россию, миллионы людей живут хуже, чем могли бы жить, если бы их правительства провели основные политические и экономические реформы. Нужно снизить получаемую политиками и бизнесменами ренту, заменить «капитализм для своих» честной конкуренцией, отказаться от политики как игры с предсказуемым результатом. Сделать это — значит построить открытую экономику и открытое общество. Но развивающимся странам такая удача сопутствует редко. Почему?
Есть много исследований на этот счет. Среди объяснений: 1) реформы не выгодны правителям, ведь они напрямую подрывают их власть (Аджемоглу-Робинсон), 2) бенефициары нынешнего положения дел всегда сильнее тех, кому статус-кво не выгоден (Родрик, Гроссман, де Мескита), 3) авторитарные лидеры не заинтересованы в реформах, ведь они принесут плоды нескоро, уже после их ухода.
Оригинальное объяснение предложили недавно известные специалисты по теории развития — Дуглас Норт (Университет Вашингтона), Барри Вейнгаст и Гари Кокс (оба — Стэнфорд). В развивающихся странах, показали они, не решена проблема политического насилия. Его слишком много. Политическим насилием в данном случае считается успешная попытка смены власти насильственным путем, а продолжительность существования политического режима — период, в течение которого лидеры сменялись ненасильственным образом.
Не стоит думать, что насильственная смена режима — проблема только для стран вроде Сомали.
Собрав сведения о передаче власти в 162 странах за 1840–2005 годы, исследователи обнаружили: только в развитых странах (богатейшие 10% по душевому ВВП) продолжительность существования режимов велика. В четверти развитых стран это 88 лет и выше, в половине — от 60 лет, и лишь в 25% — менее 34 лет. В странах с уровнем ВВП ниже медианного картина обратная. В половине из них политический режим живет не более 7 лет, и в 75% — не более 17 лет. Насильственная смена власти здесь дело обычное. Лишь в 10% таких стран режим существует 34 года и более.
Еще интереснее, что богатейшие развивающиеся страны мало чем отличаются от беднейших. Это страны (среди них и Россия), по душевому ВВП входящие в топ-25, но не в топ-10. В половине таких стран режим меняется не реже чем раз в 12,5 лет, а в четверти — раз в четыре года. Получается, в деле предотвращения политического насилия «передовые» развивающиеся страны прошли всего 10% дистанции от беднейших к развитым, замечают Норт и коллеги.
Насильственный перехват власти — крайний (и весьма рискованный) шаг. Как для жертв, так и для «агрессоров». Как говорится в одной из переведенных Самуилом Маршаком эпиграмм, «Мятеж не может кончиться удачей, // В противном случае его зовут иначе». Очевидно, к насилию игроки прибегают, когда нет шансов решить проблему иначе — путем переговоров, выборов и т. д. Как правило, насильственный перехват власти происходит там, где власть нельзя сменить ненасильственным путем. Почему же в развивающихся странах не приживаются найденные развитыми странами меры, решающие проблему политического насилия? Эти меры — создание «открытого общества» с низкими барьерами и рентой (Норт называет его «порядком открытого доступа»). Более простые термины — «открытые» и «закрытые» общества — в соответствии с классической работой Карла Поппера «Открытое общество и его враги» (1945), давшей название и фонду Джорджа Сороса.
Дело в том, что в закрытых обществах есть свой способ избегать политического насилия. Это распределение ренты в соответствии с весом тех групп, которые могут покуситься на власть. В этом смысле рента продуктивна — она обеспечивает политический мир. А вот дальше возникает ловушка политического насилия, делающая столь трудным переход из одного стационарного состояния (закрытое общество) в другое. Пока закрытым режимам ничего не угрожает, решение о перераспределении ренты им категорически не дается. Это и понятно: любые люди тяжело примиряются с потерями, а у самых влиятельных персон и групп в обществах с ограниченным доступом к бизнесу и политике есть еще и способы донести свою позицию до лиц, принимающих решение. Наконец, от перераспределения ренты сами лидеры тоже теряют. Приходится пересматривать старые договоренности, отменять обещания и, наконец, допускать к дележке пирога «чужаков», аутсайдеров — тех, кто до сих пор был исключен из этого приятного и волнующего процесса.
Передел ренты в закрытых обществах — это примерно как поделиться своей (своим) женой (мужем) с незнакомцем (незнакомкой), так что закрытые общества идут на это, лишь когда политический режим уже при смерти и его проще свергнуть: договариваться с «хромой уткой» бессмысленно.
По этой же причине закрытые общества не разрешают «аутсайдерам» (тем, кто не присягнул на верность режиму) объединяться в организации — партии или даже НКО. Любая организация может стать популярной и влиятельной, а достигнув этого — поставить под сомнение власть авторитарного лидера. Поэтому большинство режимов в развивающихся странах внимательно следят за общественной активностью, а в таких странах, как Индонезия при Сухарто и Ирак при Хусейне, все значимые организации имели связи с политическим лидером. Людям с опытом жизни в СССР или путинской России это можно не объяснять.
Будучи далеки от смертного одра, закрытые общества тоже не идут на реформы, превращающие их в общества с открытым доступом. Чтобы сократить поток ренты, достающийся властной группировке, снизить барьеры и перейти к распределению благ не в зависимости от дружбы и родства (по модели патронажа), а по заслугам, нужны серьезные инвестиции, то есть высокий уровень экономического развития. А чтобы его достичь, необходимы политические реформы. Это и есть ловушка политического насилия — замкнутый круг, из которого трудно выбраться.
Любопытная деталь: уровень развития в этой цепочке рассуждений Норт и соавторы измеряют не традиционным образом (величина подушевого ВВП), а посредством созданного гарвардским экономистом Рикардо Хаусманом индекса экономической сложности. Он рассчитывается для каждой страны в зависимости от разнообразия экспортируемых ею товаров и услуг. Норт настаивает, что политическое насилие становится редкой птицей именно в сложных, а не в богатых экономиках: «Режимы, зависимые от экспорта нефти и других ресурсов, могут быть богатыми, не имея сложную экономику». Но это богатство не делает политические режимы в этих странах такими же устойчивыми (длительными по времени), как режимы в развитых странах, поскольку механизм распределения благ в них остается прежним.
С другой стороны, эту же рентную ловушку описывает в работе Autocracy, Democratization and the Resource Curse Елена Пальцева из Стокгольмской школы экономики. Когда получаемая авторитарным лидером рента велика, по мере накопления частного капитала у автократа растут стимулы к экспроприации («дело ЮКОСа»). Поэтому экономическое развитие за счет накопления частного капитала в автократиях возможно только в ситуации, если автократ постепенно делится властью — а значит, и рентой. Но если рента высока, автократ и его сторонники не могут ею пожертвовать. Только в этом отношении и действует пресловутое «ресурсное проклятие»: страны с относительно низкой природной рентой легче переходят к демократии, поскольку там автократам в определенный момент становится выгоднее поддерживать экономический рост, чем продолжать «сидеть на рентных потоках». Возможно, когда-нибудь логика жизни в условиях уменьшающегося пирога для дележки подтолкнет к этому благотворному для страны решению и российские власти. Но до этого еще далеко.
Именно рентный механизм объясняет, почему в одних странах с закрытыми обществами политическая элита, столкнувшись с угрозами (в частности, потерять власть в результате революции), идет на демократизацию, а в других, оказавшись в аналогичной ситуации, прибегает к репрессиям и ограничению свобод. Выбор зависит от размера ренты, достающейся правящей группе, показывают в одной из своих работ политологи из Нью-Йоркского университета Буэно де Мескита и Элестер Смит. Ключевая роль природной ренты определяется тем, что для правительства это точно такой же доход, как обычные налоги, но для получения ренты не надо прикладывать тех же усилий, увеличивая предоставление общественных благ. В странах с высокой рентой, где приз для оказавшихся у власти очень высок, авторитарному лидеру дешевле репрессировать противников, чем их «осчастливить».
В большинстве случаев тактика репрессий приводит к искомому результату, полагают стэнфордские ученые во главе с Беатрис Магалони: вероятность свержения наиболее репрессивных лидеров в результате протестов ниже, чем у их более мягких коллег. Причина в том, что в таких режимах гражданам очень трудно сорганизоваться — мешают, кроме прочего, ограничения на распространение информации и страх. Но уж если люди отваживаются массово выйти на улицу, самые одиозные режимы падают. Минимизировав риск политического насилия в отношении самих себя, склонные к репрессиям автократы максимизируют риск своего насильственного смещения в случае, если гражданам все же удается сорганизоваться. Тут их и настигает ловушка политического насилия, от которой они в меру своего понимания пытались уйти.
Источник
