Ловушка среднего дохода
Ловушка среднего дохода — ситуации в экономическом развитии, когда страна, которая достигает определенного дохода (в связи с данным преимуществом) застревает на этом уровне. [1]
По мере роста заработной платы производители часто оказываются не в состоянии конкурировать на экспортных рынках с другими странами с более низкими издержками производства. В то же время они по-прежнему отстают от передовых стран с более высокой стоимостью продукции. Эта ловушка среднего дохода происходила, например, в ЮАР и Бразилии на протяжении многих десятилетий, в период, который Всемирный банк называет диапазоном среднего дохода (валовой национальный доход на душу населения составляет от $ 1000 до $ 12 000 в ценах 2010 года). [1]
Как правило, страны, захваченные в ловушку среднего дохода имеют (1) низкий уровень инвестиций, (2) медленный рост производства, (3) слабую диверсификацию промышленности и (4) плохие условия на рынке труда. [2]
Ловушка среднего дохода возникает, когда рост экономики страны замедляется и в конечном итоге останавливается после достижения среднего уровня доходов. Проблема обычно возникает, когда развивающиеся страны застревают посередине в связи с ростом заработной платы и снижением ценовой конкурентоспособности, и не в состоянии конкурировать как с развитыми экономиками с высокой квалификацией и инновациями, так и с экономиками с низкими доходами, низким уровнем заработной платы и дешевым производством промышленных товаров. [3]
Для того, чтобы избежать ловушки среднего дохода необходим переход к стратегии внедрения инноваций (новых процессов) и поиск новых рынков сбыта для поддержания роста экспорта. Также важно наращивание внутреннего спроса. Растущий средний класс может использовать увеличение покупательной способности, чтобы приобретать высококачественные инновационные продукты, что помогает стимулировать рост. [4]
Самой большой проблемой является переход от экономического роста, ориентированного на ресурсы, и который зависит от дешевой рабочей силы и капитала, на рост, основанный на высокой производительности и инновациях. Это требует инвестиций в инфраструктуру и образование. Южная Корея показала, что создание высококачественной системы образования, которая поощряет творчество и поддерживает прорывы в науке и технике является ключевым фактором. [3]
Источник
Россия в ловушке. Почему средние доходы пугают экономистов больше, чем кризис?
Как устроена ловушка среднего дохода и легко ли в нее угодить
Пешеходный переход в Москве
Maxim Zmeyev / REUTERS
О рисках попадания России в ловушку среднего дохода экономисты говорят давно. Но в последнее время об этом говорится как о свершившемся факте: годы дорогой нефти сделали страну относительно благополучной, но резервы для дальнейшего роста ее экономики как минимум неочевидны. «Мы в ловушке среднего уровня доходов», – заявил в июне бывший министр финансов Алексей Кудрин, ранее признавший, что страна в свое время просто «захлебнулась в желании рывка». Примерно о том же в обзоре, опубликованном в минувшую пятницу, пишет «Ренессанс Капитал»: Россия, которая еще недавно могла перепрыгнуть злополучный капкан, в него угодила. Но чем так опасен «средний доход» и почему его считают ловушкой? Попробуем разобраться.
Что такое ловушка среднего дохода?
Положение страны при переходе от бедности к процветанию, при котором подушевой ВВП перестает расти или растет, но очень медленно. Эта фигура речи, полюбившаяся экономистам, применима к любой экономике. Но чаще всего ее используют по отношению к развивающимся странам, которые на очередном витке догоняющего развития и в связи с ростом благосостояния теряют одно из традиционных преимуществ – дешевый труд.
Наибольший риск торможения у тех стран, которые в период подъема не успели создать качественную среду для инвестиций, сформировать средний класс как источник внутреннего спроса и не смогли диверсифицировать экспорт. На практике, как утверждает ректор РАНХиГС Владимир Мау, ловушка приводит страну к состоянию, при которой ей «становится невыгодно производить ничего, кроме услуг, которые не экспортируются, и сырья».
Проблема ловушки исследуется с середины прошлого века: в разной степени ею занимались американские экономисты Уолт Ростоу и Александр Гершенкрон в 50-х и 60-х годах соответственно. Дальше всех в изучении вопроса продвинулся профессор Калифорнийского университета Беркли Барри Айхенгрин. По его расчетам, быстрый рост экономики замедляется по достижении уровня подушевого ВВП $11 тысяч (по ППС в ценах 2005 года). Но, сумев преодолеть этот барьер и обеспечив дальнейший рост, страна рискует угодить в следующую ловушку – при отметке примерно $15–16 тысяч. И вероятно, уже тут застрять надолго.
Источник
Ловушка среднего дохода и Россия
Ловушкой среднего дохода (ЛСД) принято считать феномен выраженного замедления роста благосостояния стран, достигших диапазона среднего уровня дохода по классификации Всемирного банка, который составляет от 20 до 40% американского уровня.
Этот феномен был выявлен эмпирически. Эксперты Всемирного банка оценили уровень дохода на душу населения в сравнении с США для широкой выборки стран в 1960 и 2008 годах и обнаружили, что как минимум 30 стран попали в такую ловушку. При этом наиболее сильно замедлился рост в странах высшей средней группы, которые как раз характеризуются диапазоном душевого дохода 20–40% от американского уровня.
И только 12 стран из 101, входивших в группу стран со средним доходом, сумели после 1960 года войти в клуб высокодоходных стран. Среди этих счастливчиков девять представляли собой страны с высшим средним доходом (Греция, Португалия, Испания, Ирландия, Гонконг, Израиль, Япония, Маврикий, Сингапур), еще две представляли группу стран с низким либо низшим средним доходом (Корея и Тайвань соответственно), и, наконец, Экваториальная Гвинея представляла отдельно выделяемую банком группу стран — нефтяных экспортеров. Эта история иллюстрирует, насколько редко странам удается преодолеть стадию среднего дохода и войти в лигу богатых государств.
Разнообразные работы, пытавшиеся анализировать ключевые факторы, ответственные за возникновение ЛСД, рассматривали в качестве таковых демографические условия, состояние институтов, структуру промышленности и торговли, уровень диверсификации экономики, степень развитости физической инфраструктуры, а также макрофинансовую зрелость. Но наиболее убедительным кажется аргумент, выдвинутый в работе, поддерживаемой Азиатским банком развития, где торможение роста в ЛСД связывается с ограниченными возможностями инновационного развития государства.
Эта точка зрения также соответствует трактовке Всемирного банка, в соответствии с которой страны со средним уровнем дохода попадают в своеобразные «ножницы». Их уровень зарплат слишком высок для успешной конкуренции с обладающими низкими издержками странами-экспортерами, а уровень технологических возможностей чересчур низок, чтобы тягаться с развитыми странами.
Важность уровня инновационного развития в качестве ключевого фактора ЛСД подтверждается опытом ряда стран Восточной Азии, проделавших в последние десятилетия успешный транзит в группу высокодоходных государств. В частности, Корея и Тайвань с середины 1980-х годов нарастили свой инновационный потенциал, увеличив инвестиции в исследования и разработки в размере свыше 1% ВВП, что позволило им перейти из низкозарплатных в высокотехнологичные экономики.
Такой акцент на инновационном развитии противоречит «Вашингтонскому консенсусу», который ставит во главу угла преодоления ЛСД открытость и либерализацию экономики. Корея, как и многие развивающиеся страны, переживала хронический внешнеторговый дефицит в первые два десятилетия своей индустриализации. И только с середины 1980-х правительство сделало акцент на технологическое развитие, увеличив государственные инвестиции в исследования и разработки, а также предоставив стимулы частному сектору наращивать такие вложения и осуществлять совместные разработки. Эта политика достигла успеха, что привело к выходу в плюс торгового баланса, впервые с конца 1980-х годов.
Если задаться вопросом, кто именно создал столь мощный инновационный потенциал, ответ из Восточной Азии будет звучать так: это сделали компании, контролируемые национальным капиталом, при этом многие из них первоначально заимствовали компетенции и учились либо непосредственно у иностранных мультинациональных компаний (МНК), либо посредством OEM-соглашений* с МНК.
Успех тайваньского преодоления ловушки среднего дохода был также поддержан органическим ростом местных производителей. Прямые иностранные инвестиции могут быть важным каналом приобретения технологических компетенций, но, как правило, они вмешиваются в эволюционный рост локальных знаний. Поэтому сохранение локального контроля становится более важным на поздних стадиях, когда трансфер либо продажа технологий зарубежными фирмами уже затруднены.
В то время как большинство стран со средним уровнем дохода продолжают томиться в ЛСД, появляются некоторые признаки, что Малайзия и Чили смогут вырваться из нее, преодолев планку в 40% американского душевого дохода. Если это удастся сделать Малайзии, это будет большим сюрпризом, учитывая постигшее ее фиаско в развитии автомобильной промышленности и лишь ограниченный успех в развитии электронной индустрии.
Чилийский кейс тоже интересен, потому что эта страна долгие годы была символом неолиберализма в Латинской Америке, следуя всем канонам «Вашингтонского консенсуса», что ныне воспринимается в основном негативно. Как я указываю в своей недавней написанной в соавторстве статье**, активная промышленная политика в обеих странах делала ставку не на обрабатывающую промышленность, а на ряд высокоразвитых ресурсных секторов, таких как выпуск бензина, резины и пальмового масла в Малайзии, заготовку лосося, фруктов, даров леса и виноделие в Чили. Эти отрасли продемонстрировали высочайший уровень развития, конкурентоспособности и технологического усложнения в значительной степени благодаря государственной поддержке вложений в исследования и разработки.
Где же находится Россия в контексте данной дискуссии? ВВП России на душу населения достиг 41% американского уровня в 2006 году и, таким образом, формально преодолел потолок ловушки среднего дохода. К 2013 году относительный уровень российского душевого дохода достиг абсолютного максимума (50% от уровня США), а затем несколько снизился, до 47% в настоящее время, вероятно под влиянием западных санкций и снижения нефтяных цен. Сегодня для России важно вновь преодолеть отметку 50%, что требует двух вещей. Первое — работать над тем, чтобы в ресурсных секторах создавалось больше добавленной стоимости. Второе — всячески развивать сектора, базирующиеся на знаниях и компетенциях, таких как производство ИТ-оборудования и услуг. Россия должна целеполагать модель развития, представляющую собой определенный баланс между ресурсоемкими и высокотехнологическими секторами обрабатывающей промышленности.
* Original Equipment Manufacturing (OEM) — производство компонентов и деталей для использования в более сложном промышленном изделии, продаваемом под другой торговой маркой.
** A. Lebdioui, K. Lee, C. Pietrobelli. Local-Foreign Technology Interface, Resource-Based Development and Industrial Policy: How Chile and Malaysia are escaping the Middle Income Trap // Journal of Technology Transfer, 2020.
Источник
Никакой ловушки: почему Россия осталась страной со средними доходами
Осенью 2008 года правительство утвердило «Концепцию социально-экономического развития России до 2020 года», согласно которой реальные доходы населения к концу этого периода должны были вырасти на 70%, средний класс — составить более половины населения, а семья из трех человек — проживать в 100-метровой квартире. Сегодня ясно, что время принятия этого документа было лучшим моментом для России в первой четверти, если не в первой трети, XXI столетия.
От роста к стагнации
2020 год почти наступил, а россияне так и не стали богатыми. Их средняя зарплата, увеличившись за 2000–2007 годы в 8,8 раза в долларах по рыночному курсу, за следующие 12 лет практически не изменилась. Доля россиян, получающих доходы ниже прожиточного минимума, сократилась с 2000 по 2008 год на 15,7 п.п., но за последующие годы — лишь на 0,6. Крайне высокие по европейским меркам темпы роста 2000–2007 годов. (в среднем 7,2% в год) сменились в 2008–2018 годы мизерным средним показателем в 1,3%. Традиционных объяснений немало: от падения цен на нефть до коррупции и внешней политики. Но, на мой взгляд, есть и более фундаментальные причины.
За последние полвека десятки стран попытались прорваться из бедности к благосостоянию, но удалось это далеко не всем. Если обратиться к банальному списку подушевого ВВП в рыночных ценах, то водоразделом следует считать среднемировой показатель, который при разных методиках подсчета находится в рамках от $10,6 тыс. до $11,4 тыс. Россия при применении любой из них оказывается в середине, отклоняясь от нее в ту или иную сторону на доли процента.
Условия успеха
Какие же страны успешно прошли критический рубеж, а какие пока не смогли его взять? Первые распадаются на три группы — производителей энергоресурсов (Катар, ОАЭ, Кувейт, Бруней, Бахрейн, Саудовская Аравия и Оман); группу успешных индустриальных государств (Сингапур, Гонконг, Южная Корея, Тайвань и балансирующая на грани Малайзия) и группу посткоммунистических стран, успешно вернувшихся в Европу (Словения, Чехия, Эстония, Словакия, Литва, Латвия, Венгрия, Польша, Хорватия и Румыния). Иные страны, кроме европейских и североамериканских, в верхней части списка представлены небольшими островными государствами, Израилем, Уругваем и опять-таки находящейся на рубеже Аргентиной. Вторые составляют крайне разношерстное собрание (от Китая и Бразилии до Белоруссии и Кении), успехи и неудачи каждого из участников которого имеют собственные объяснения.
Понятно, для того, чтобы рентная экономика смогла ворваться в «первый мир», необходимо относительно небольшое удельное количество претендующих на свою долю в нефтяном изобилии. Выручка от нефтегазового экспорта в странах Персидского залива в пересчете на число их граждан составила в 2018 году от $238 тыс. в Катаре до $12,4 тыс. в Саудовской Аравии против всего лишь $1,3 тыс. в Азербайджане, $1,9 тыс. в России и $2,3 тыс. в Казахстане. Дополнением к высоким удельным доходам должно стать и ответственное управление страной (во многом обеспечиваемое формальной связкой власти и собственности), основанное на осознании ограниченности сырьевых запасов. Там, где все эти факторы есть в наличии, мы имеем Дубай; где есть только часть — Астану, а где нет вообще ни одного — Каракас. Печальный вывод из сказанного состоит в том, что Россия может, пользуясь своей «энергетической сверхдержавностью», многим «перекрыть кислород», но не может стать экономически развитой страной.
Место в цепи
Альтернативным вариантом развития является оптимальное встраивание в производственные цепочки индустриального мира, как это в свое время получилось у «азиатских тигров». Но такая стратегия требует огромных усилий, она сопряжена с жестким ограничением потребления в пользу инвестиций и предполагает тяжелейшую конкуренцию за доступ на мировые рынки. Важнейшей гарантией успеха в этом случае является ориентация на технологического лидера (можно вспомнить теорию «гусиного клина») и наличие практически неограниченного рынка (в 1974–1988 годы экономический рост Южной Кореи и Тайваня на 42 и 74% соответственно обеспечивался экспортом продукции в США). Эта стратегия для России была нереализуема как по причине глубокого отставания в промышленности, так и из-за неумения и неготовности включиться в глобальное разделение труда.
Наконец, третьей опцией, которой воспользовались страны Центральной Европы и некоторые постсоветские республики, стала всесторонняя интеграция в политическую структуру, которая изначально представляла собой экономику «первого мира». В этом случае эффективность экономической политики тех или иных правительств была вторичной: Польша и Венгрия, Хорватия и Литва стали частью одной хозяйственной системы, даже периферия которой давала фору любым соседям. Масштабная переориентация экспорта, переход на европейские цены и зарплаты, относительно единые социальные стандарты — все это гарантировало транзит из одного состояния в другое. Будь, например, Белоруссия принята в Евросоюз вместе с государствами Балтии, она, быть может, вполне успешно соревновалась по уровню благосостояния с Польшей. Но, так как по старой российской/советской границе проходили условные рубежи «Европы», большинству постсоветских государств пришлось бы доказывать свое право на европейскость (как это делает сейчас, например, Украина). А пока доказательства рассматриваются и взвешиваются, разрыв в средней зарплате в Украине и Польше превысил трехкратный.
Упущенный шанс
Поэтому не стоит удивляться, что Россия резко затормозила. Рост в 2000-е годы был сугубо восстановительным, он базировался на существенном увеличении потребительских расходов, обусловленном примерно в равной степени нефтяными сверхдоходами и экономией на инвестициях. При этом основным локомотивом развития были те отрасли сферы услуг, которые фактически отсутствовали в 1990-е (банковский и страховой бизнесы, розничная торговля, общественное питание и гостиничный бизнес, не говоря о мобильной связи и интернете), но довольно быстро достигли уровня насыщения спроса. После 2008 года все факторы, которые могли быть использованы для роста, сыграли против России: удельная бедность ее ресурсной базы; неготовность к индустриальному прорыву и объективная недостаточность человеческого капитала; не позволяющие куда-либо интегрироваться масштабы и, наконец, имперские комплексы, удерживавшие страну от сотрудничества с ведущими экономическими центрами на вторых ролях. При этом относительно высокий уровень благосостояния, достигнутый к 2008 году, не смог трансформироваться в устойчивый рост, так как расти было нечему: в стране не было той конкурентной почвы, «пролившись» на которую деньги населения могли породить побеги развития. Повышавшиеся доходы высасывались бюджетом и монополистами, а также трансформировались в рост импорта, так что дальнейшая траектория выглядела предопределенной, причем если в 2008-м имелась хотя бы гипотетическая возможность выбора модернизационной парадигмы, сейчас об этом не может идти и речи.
При этом не стоит называть нынешнее состояние «ловушкой средних доходов». Это «ловушка низких доходов» — таких, которые не позволяют состояться никакой экономической культуре, кроме культуры выживания. Именно выживание будет все более важным элементом стратегии россиян. Вполне вероятно, что, продержавшись в относительной стагнации на протяжении последнего десятилетия и не изобретя никакого инструмента для развития, Россия в 2020-е годы начнет откатываться назад, что может стать триггером для существенных социальных и политических потрясений. И пока не похоже, что действия властей могут как-то исправить ситуацию в будущем.
Источник
