- Паломничество Чайльд-Гарольда
- Песнь первая. Португалия и Испания
- Песнь вторая. Греция и Албания
- Песнь третья. Бельгия, Германия, Швейцария
- Песнь четвёртая. Италия
- Понравился ли пересказ?
- Что скажете о пересказе?
- По следам Чайльд Гарольда, или греческие маршруты в мировой литературе
- Маршрут путешествия чайльд гарольда
Паломничество Чайльд-Гарольда
Очень кратко : Пресытившийся жизнью молодой англичанин отправляется в странствие, надеясь найти смысл жизни и обрести покой в единении с природой, но так и не находит успокоения.
Названия глав в пересказе условные. С третьей главы личность поэта-рассказчика сливается с личностью главного героя.
В предисловии автор предупреждает, что Гарольд не пример для подражания. На нём он пытался показать, к чему ведёт «ранняя развращённость сердца и пренебрежение моралью»: для такого человека и красота природы, и радость путешествий — потеряны, и остаётся лишь честолюбие.
Песнь первая. Португалия и Испания
Первая половина XIX века. Молодой англичанин Гарольд, распутник и игрок, проводит свою жизнь в попойках и случайных любовных связях.
Гарольд — молодой английский аристократ, устал от жизни, никого не любит, никем нелюбим, подвержен тоске и депрессиям
В девятнадцать лет ему всё надоедает.
Но в сердце Чайльд глухую боль унёс,
И наслаждений жажда в нём остыла,
И часто блеск его внезапных слёз
Лишь гордость возмущенная гасила.
Меж тем тоски язвительная сила
Звала покинуть край, где вырос он…
Желая постичь цель своей жизни, Гарольд отправляется в странствие, не попрощавшись с матерью и сестрой.
Его странствие начинается в Португалии, пострадавшей из-за нашествия армии Наполеона. Английский флот защищает Португалию от наполеоновских войск, поэтому португальцы вынуждены покориться Англии, из-за чего Гарольд презирает их и считает рабами.
Гарольд покидает грязный Лиссабон и путешествует по Португалии, посетив замок, где побеждённые французы подписали договор об эвакуации французской армии из Португалии и получили право вывезти свои войска на английских кораблях. Гарольд считает это позором.
Странник перебирается в оккупированную Наполеоном Испанию, гордые жители которой не желают становиться рабами. В них проснулся дух Реконкисты — войны между арабами, испанцами и португальцами, длившейся более семи столетий, в которой победили христиане. В память об этой войне остались только песни.
Гарольд в Севилье. Скоро город оккупируют французы, но пока Севилья веселится, в отличие от крестьян, горюющих над вытоптанными виноградниками.
Проезжая через горы Сьерра-Морена, Гарольд видит, что испанцы готовы сопротивляться наполеоновским войскам. Он вспоминает храбрую красавицу-испанку Сарагосу, которая сражалась наравне с мужчинами. Но не все испанки так храбры. Гарольд считает, что они созданы «для чар любви», и описывает их красоту и страстность.
Гарольд в Кадисе, где царит вечный праздник, а по воскресеньям проходит коррида. Он описывает это кровавое зрелище. К испанкам пресыщенный Гарольд равнодушен. Он посвящает стихи только прекрасной Инесе, где просит не ждать от него любви.
Гарольд восхищается Кадисом, сопротивлявшимся французам больше двух лет. Порабощённые народы ждут, когда Испания сбросит гнёт Наполеона, и собираются последовать её примеру.
Окончание главы поэт посвящает своему другу, который не погиб в битве, а умер от болезни.
Песнь вторая. Греция и Албания
Поэт описывает Грецию — она находится под властью мусульман, которым безразлична её древняя история. Глядя на древний череп, поэт видит всю тщету человеческой жизни и грустит о своём умершем в Англии друге.
Поэту стыдно за соотечественников, похитивших произведения искусства, которые «пощадили время, турок, гот». Греки просили у Англии защиты, но та не заступилась за Грецию, а разграбила её.
Покинув Испанию, Гарольд плывёт вдоль побережья Средиземного моря на английском военном фрегате, размышляя днём и веселясь по ночам. Теперь он ближе к природе, чем к обществу, где дружба и любовь фальшивы. Он вспоминает, как устоял перед кокеткой Флоренс, сумев не слиться с роем её поклонников.
Гарольд в Албании, которая находится под игом турок.
Там лютый барс в расселинах таится,
Орёл парит, свободен и могуч.
Там люди вольны, словно зверь и птица,
И буря, Новый год встречая, веселится.
Он проходит мимо столицы Албании и углубляется в горы, где окунается в природу, забывая об оставшихся внизу людях. Спустившись в долины, он отправляется в Тепелену, где живут греки, албанцы, македонцы, турки.
Гарольду быстро надоедает мусульманская роскошь Тепелены, и он поселяется среди гордых, храбрых и суровых албанцев. Они предупреждают Гарольда о бандитской шайке, занявшей горный проход, и выделяют надёжных проводников. Гарольд безопасно добирается до Утракийского залива.
Поэт вновь сожалеет о Греции, позабывшей своих героев и надеющейся только на иноземную помощь. Греки отмечают мусульманские праздники и не вспоминают о своей богатой культуре.
Поэт оканчивает главу воспоминаниями о любимой женщине, которая умерла вскоре после его возвращения в Англию.
Песнь третья. Бельгия, Германия, Швейцария
После шестилетнего перерыва поэт решает продолжить поэму и подобно Гарольду отправляется в странствие. Поэт не ждёт чудес от жизни, не испытывает ни любви, ни ненависти, и напоследок хочет запечатлеть в стихах любимые образы.
Из Албании Гарольд возвращается в Англию и убеждается, что высшее общество чуждо ему. Чёрная тоска заставляет его отправиться в новое странствие, и вот он в Бельгии, у Ватерлоо.
Поэт описывает битву, в которой участвовали войска со всей Европы. Тогда погиб родственник поэта, отца которого он нечаянно оскорбил. В качестве извинения поэт описывает его храбрость.
Поэт рассуждает о Наполеоне, который, даже потеряв власть, пугал мир «эхом прежней славы». После великого тирана остались его последователи, которые долго смущали умы людей.
В долине Рейна Гарольд любуется руинами неприступных замков, хозяева которых некогда враждовали и занимались разбоем. Немало таких войн вспыхивало из-за женщины. Приход весны заставляет Гарольда мечтать о любви. Он вспоминает о единственной любимой женщине, на которой так и не женился.
Гарольд в немецком городе Кобленце, на могиле наполеоновского генерала Марсо. Поэт воспевает храбрость и душевную чистоту Марсо. Возле Кобленца — развалины замка Эренбрейтштейн, его защитники сопротивлялись французам два года.
Гарольд не находит покоя и бежит от людей в Альпы.
…Бегство от людей —
Не ненависть ещё и не презренье.
Нет, это бегство в глубь души своей,
Чтоб не засохли корни в небреженье
Среди толпы, где в бредовом круженье —
Заразы общей жертвы с юных лет —
Своё мы поздно видим вырожденье…
В отступлении поэт рассказывает, как его, уставшего бороться со сплетнями и общественным мнением, возродил целебный воздух Альп. Предчувствуя близкую смерть, он надеется умереть на лоне природы.
Поэт с восхищением говорит о Жан-Жаке Руссо, родившемся в Альпах. Философия полубезумного Руссо породила революцию во Франции, но французы не смогли удержать свободу.
Гарольд проводит грозовую ночь на берегу озера Леман (Женевского озера) и посещает родину великого философа Вольтера.
В конце главы поэт обращается к дочери Аде и надеется, что она будет любить отца несмотря на скандалы и поплачет на его могиле.
Песнь четвёртая. Италия
Предисловие к четвёртой главе — письмо поэта к другу, английскому литератору Джону Хобхаузу, который сопровождал его и писал пояснения к поэме.
Поэт в дряхлеющей Венеции, которой когда-то поклонялись многие страны. Даже лишившись богатства, Венеция осталась лицом Италии. Поэт сожалеет, что венецианцы утратили свободу, а Англия не защитила их.
Поэт рассуждает о Шекспире, многие герои которого жили в Венеции, затем вспоминает об Англии. Он хочет, чтобы его похоронили на родине, даже если умрёт он в чужой стране. Воспоминания будят в нём болезненные муки.
В Италии поэт посещает могилу и скромный домик Франческо Петрарки и вспоминает о Данте Алигьери, создателе «Божественной комедии».
Во Флоренции поэт любуется статуей Венеры, которая хранится в галерее Уффици. В церкви-усыпальнице Санта-Кроче он поклоняется праху Галилея, Альфиери, Микеланджело и Макиавелли. Поэт считает Флоренцию неблагодарной, поскольку её правители изгнали Данте, Петрарку и Боккаччо, и позже в ней не нашлось места для их могил.
Странник любуется высокими вершинами лесистых Апенин, грустит о былом величии Рима, ослабленном нашествиями варваров, и вспоминает о великих римских диктаторах. Им мог бы уподобиться Наполеон, если бы не был свергнут.
Поэт рассуждает об истине, которой нет в современном ему обществе, где «добро случайно, злу преграды нет», а люди — «рабы успеха, денег и отличий». Их потомки унаследуют «рабский дух» и будут сражаться не за свободу, а за деспотизм абсолютной монархии.
Он мечтает, чтобы Европу освободил человек, подобный Боливару или Вашингтону. После падения Наполеона французы отказались от свободы и вернули монархию, однако поэт верит, что когда-нибудь Европа освободится.
Поэт посещает мавзолей знатной римлянки и гадает, какой была эта женщина, кого любила и как умерла.
Поэт надеется, что попытка облечь свои размышления в стихи даст ему силы продолжать путь. Древние развалины Рима рождают в поэте сильные чувства, он думает, что слава и независимость всегда сменяются развратом и варварством.
Легенда о нимфе Эгерии, возлюбленной одного из древнеримских царей, наводит поэта на размышления о любви, которую он считает ядом, особенно для молодых людей. Любовь отравляет их, они начинают мечтать об идеале, которого нет в природе, и всю жизнь ищут его. Даже влюблённые не остаются счастливы надолго — реальность разрушает их чувства.
Жизнь для поэта — дерево с ядовитыми плодами. Он хочет отстоять хотя бы своё «право мысли и сужденья» и надеется, что стихи переживут его, и это станет местью его недругам за ложь и клевету. Он презирает своих врагов, но прощает их, потому что сломлен борьбой с ложью, предательством, грязными сплетнями и предчувствует раннюю смерть.
У Средиземного моря поэт окончательно расстаётся со своим героем.
Но где мой путешественник…
Иль сгинул он, и стих мой ждёт финала?
Путь завершён, и путника не стало,
И дум его, а если всё ж он был,
И это сердце билось и страдало, —
Так пусть исчезнет, будто и не жил…
Поэт любит море и хотел бы окончить здесь свои дни с любимой. Он рад, что написал эту поэму, и надеется, что читатель нашёл в его творении «зерно морали».
Понравился ли пересказ?
Ваши оценки помогают понять, какие пересказы написаны хорошо, а какие надо улучшить. Пожалуйста, оцените пересказ:
Что скажете о пересказе?
Что было непонятно? Нашли ошибку в тексте? Есть идеи, как лучше пересказать эту книгу? Пожалуйста, пишите. Сделаем пересказы более понятными, грамотными и интересными.
Источник
По следам Чайльд Гарольда, или греческие маршруты в мировой литературе
Пожалуй, всем нам знакомы гомеровские “Илиада” и “Одиссея”, на страницах которых разворачиваются, помимо военных столкновений, и грандиозные путешествия. Возвращение Одиссея домой, на остров Итаку, завершает цикл приключений “многострадального” царя. Но эти две поэмы далеко не единственные произведения из мировой классики, в которых действие происходит в Греции.
Знаменитая на весь мир поэма Байрона “Паломничество Чайльд Гарольда” основана на реальных путешествиях английского поэта в Греции. В самом деле Байрон побывал в Греции в 1809 году. Его герой, Чайльд Гарольд, попадает на элладские земли прямиком из Албании. Первое, что бросается ему в глаза, — унижение греков перед турецким игом. Устами Гарольда Байрон сам призывает эллинов бороться за свободу и восстановить славу великого прошлого.
Кстати, побывав в Греции, лорд Байрон настолько полюбил эту страну, что еще неоднократно признавался в этом. А после своей смерти даже оставил значительную сумму состояния на борьбу за свободу в Греции.
John Anster Fitzgerald, иллюстрации к пьесе Уильяма Шекспира- “Сон в летнюю ночь”
Не менее известный англичанин — Уильям Шекспир — написал пьесу “Сон в летнюю ночь”. Действие происходит в Афинах, во дворце Тесея, в лесу близ Афин. Правда, сюжет этой пьесы нельзя назвать подлинным отражением каких-либо точных исторических событий или жизни в Греции. Те, кто знаком с творчеством Шекспира, знают, что в этом произведении есть персонажи с именами Оберон, Титания, Пэк — согласитесь, далеко не греческими!
Смерть Ипполита Лоуренс Альма-Тадема
Трагедия “Федра” французского класика Жана Расина — еще одно знаменитейшее произведение, сценой действия которого стала Греция. В Афинах происходит драма в семьей Тесея, известного нам по мифу с минотавром. А Крит упоминается в произведении, как место, где происходили ключевые события в жизни героя.
Иллюстрация к книге “Волхв” Фаулза
Из более современной классики — “Волхв” Фаулза, написанный уже в двадцатом веке. Главный герой Николас Эрфе оказывается на острове Фраксосе. Значительное место в произведении занимают описания пустынной природы острова, под впечатлением которой сам Николас начинает писать стихи. Позже он оказывается на горе Парнас, в живописном местечке Монемвасия и, разумеется, в Афинах.
Интереснейшее произведение Джерри Даррелла “Моя семья и другие звери” начинается с переезда семьи Дарреллов (да-да, автобиографический элемент!) в Грецию, на Корфу. В романе появляются персонажи с настоящими греческими именами: моряк Спиро, доктор Стефанидес — греки. Даже своей черепашке Даррелл дает в романе имя Ахиллес. Однако завершается произведение возвращением семьи автора в Англию.
Писательница Криста Вольф обращалась к древнегреческой классике и черпала вдохновение для создания новых, собственных произведений у Еврипида. Действие в “Медее” Вольф разворачивается в Коринфе и на Крите. Это еще одна интерпретация знаменитой истории о волшебнице Медее, бежавшей с Ясоном из Колхиды.
Источник
Маршрут путешествия чайльд гарольда
Джордж Гордон Байрон
L’univers est une espèce de livre, dont on n’a lu que la première page quand on n’a vu que son pays. J’en ai feuilleté un assez grand nombre, que j’ai trouvé également mauvaises. Cet examen ne m’a point été infructueux. Je haïssais ma patrie. Toutes les impertinences des peuples divers, parmi lesquels j’ai vécu, m’ont réconcilié avec elle. Quand je n’aurais tiré d’autre bénéf ce de mes voyages que celuilà, je n’en regretterais ni les frais, ni les fatigues.
© В. Левик, перевод на русский язык. Наследники, 2014
(к песням первой и второй)
Большая часть этой поэмы была написана в тех местах, где происходит ее действие. Она была начата в Албании, а те части, которые относятся к Испании и Португалии, основаны на личных наблюдениях автора в этих странах. Я упоминаю об этом как о ручательстве за верность описаний. Сцены и пейзажи, набросанные здесь автором, рисуют Испанию, Португалию, Эпир, Акарнанию и Грецию. На этом поэма покуда остановилась. Осмелится ли автор повести читателя по Ионии и Фригии в столицу Востока, зависит от того, как будет принято его творение. Эти две песни – не более, чем проба.
Вымышленный герой был введен в поэму с целью связать ее отдельные части: это, однако, не означает, что автор не намерен допускать отступления. Друзья, мнение которых я высоко ценю, предостерегали меня, считая, что кое-кто может заподозрить, будто в этом вымышленном характере Чайльд-Гарольда я изобразил реально существующую личность. Такое подозрение я позволю себе отвергнуть раз и навсегда. Гарольд – дитя воображенья, созданное мною только ради упомянутой цели. Некоторые совсем несущественные и чисто индивидуальные черты, конечно, могут дать основание для таких предположений. Но главное в нем, я надеюсь, подобных подозрений не вызовет.
Излишне, может быть, говорить, что титул «Чайльд» (вспомним Чайльд-Уотерс, Чайльд-Чайльдерс и т. п.) был мною выбран как наиболее сообразный со старинной формой стихосложения.
«Прости, прости!» в начале песни первой навеяно «Прощанием лорда Максвелла» в «Пограничных песнях», изданных м-ром Скоттом.
В первой части, где речь идет о Пиренейском полуострове, можно усмотреть некоторое сходство с различными стихотворениями, темой которых является Испания; но это только случайность, потому что за исключением нескольких конечных строф вся эта песня была написана в Леванте.
Спенсерова строфа, принадлежащая одному из наших наиболее прославленных поэтов, допускает огромное разнообразие. Д-р Битти говорит об этом: «Недавно я начал поэму в стиле Спенсера, его строфой. Я хочу в ней дать полный простор моим склонностям и сделать ее то шутливой, то возвышенной, то описательной, то сентиментальной, нежной или сатирической – как подскажет настроение. Если не ошибаюсь, размер, выбранный мною, в одинаковой степени допускает все эти композиционные ходы…»
Опираясь на такие авторитеты и на пример многих выдающихся итальянских поэтов, я не стану оправдываться в том, что мое сочинение построено на таких же сменах и переходах. Если мои стихи не будут иметь успеха, я буду удовлетворен сознанием, что причина этой неудачи кроется только в исполнении, но не в замысле, освященном именами Ариосто, Томсона и Битти.
Дополнение к предисловию
Я ждал, пока наши периодические листки не израсходуют свою обычную порцию критики. Против справедливости этой критики в целом я ничего не могу возразить; мне не пристало оспаривать ее легкие порицания, и возможно, что будь она менее доброй, она была бы более искренней. Но, выражая всем критикам и каждому в отдельности свою благодарность за их терпимость, я должен все-таки высказать свои замечания по одному только поводу. Среди многих справедливых упреков, которые вызвал характер моего «странствующего рыцаря» (я все-таки, несмотря на многочисленные признаки обратного, утверждаю, что это характер вымышленный), высказывалось мнение, что он, не говоря уже об анахронизмах, ведет себя очень нерыцарственно, между тем как времена рыцарства – это времена любви, чести и т. п. Но теперь уже известно, что доброе старое время, когда процветала «любовь добрых старых времен, старинная любовь», было как раз наиболее развратным из всех возможных эпох истории. Те, кто сомневается в этом, могут справиться у Сент-Пале во многих местах и особенно во второй части (стр. 69). Обеты рыцарства исполнялись не лучше, чем все другие обеты, а песни трубадуров были не менее непристойны и уж во всяком случае менее изысканны, чем песни Овидия. В «Дворах любви», «Беседах любви, учтивости и любезности» гораздо больше занимались любовью, чем учтивостью и любезностью. Смотри об этом Роллана и Сент-Пале.
Какие бы возражения ни вызывал в высшей степени непривлекательный характер Чайльд-Гарольда, он был во всяком случае настоящим рыцарем – «не трактирным слугой, а тамплиером». Между прочим, я подозреваю, что сэр Тристрам и сэр Ланселот были тоже не лучше, чем они могли быть, при том, что это персонажи высокопоэтические и настоящие рыцари «без страха», хотя и не «без упрека». Если история установления ордена «Подвязки» не вымысел, то, значит, рыцари этого ордена уже несколько столетий носят знак графини Сэлисбери, отнюдь не блиставшей доброю славой. Вот правда о рыцарстве. Берку не следовало сожалеть о том, что времена рыцарства прошли, хотя Мария-Антуанетта была так же целомудренна, как и большинство тех, во славу которых ломались копья и рыцарей сбрасывали с коней.
За время от Баярда до сэра Джозефа Бенкса, самого целомудренного и знаменитого рыцаря старых и новых времен, мы найдем очень мало исключений из этого правила, и я боюсь, что при некотором углублении в предмет мы перестанем сожалеть об этом чудовищном маскараде средних веков.
Теперь я предоставляю Чайльд-Гарольду продолжать свою жизнь таким, каков он есть. Было бы приятнее и, конечно, легче изобразить более привлекательный характер. Было бы легко притушить его недостатки, заставить его больше делать и меньше говорить, но он предназначался отнюдь не для того, чтобы служить примером. Скорее следовало бы учиться на нем тому, что ранняя развращенность сердца и пренебрежение моралью ведут к пресыщенности прошлыми наслаждениями и разочарованию в новых, и красоты природы, и радость путешествий, и вообще все побуждения, за исключением только честолюбия – самого могущественного из всех, потеряны для души так созданной или, вернее, ложно направленной. Если бы я продолжил поэму, образ Чайльда к концу углубился бы, потому что контур, который я хотел заполнить, стал бы, за некоторыми отклонениями, портретом современного Тимона или принявшего поэтическую форму Зелуко.
Источник