Численность населения некоторых стран на 1938–40 гг
СССР — 170,6 (196,7) млн. человек;
Германия — 77,4 млн. человек;
Франция — 40,1 млн. человек;
Великобритания — 51,1 млн. человек;
Италия — 42,4 млн. человек;
Финляндия — 3,8 млн. человек;
США — 132,1 млн. человек;
Япония — 71,9 млн. человек.
К 1940 году население Рейха увеличилось до 90 млн. человек, а с учетом сателлитов и покоренных стран — 297 млн. человек. К декабрю 1941 года СССР потерял 7% территории страны, на которой до начала ВОВ проживало 74,5 млн. человек. Это еще раз подчеркивает, что несмотря на уверения Гитлера, СССР не имел преимуществ в людских ресурсах над Третьим Рейхом.
За все время Великой Отечественной Войны в нашей стране 34,5 миллиона человек надевали военную форму. Это составило порядка 70% от общей численности мужчин в возрасте 15–49 лет в 1941 году. Численность женщин в Красной Армии равнялась примерно 500 тысячам. Выше процент призванных был только в Германии, но как мы говорили ранее, дефицит рабочей силы немцы покрывали за счет рабочих Европы и военнопленных. В СССР подобный дефицит покрывался увеличенной продолжительностью рабочего дня и широким использованием труда женщин, детей и стариков.
О прямых безвозвратных потерях Красной Армии долгое время в СССР не говорили. В частной беседе маршал Конев в 1962 году назвал цифру 10 млн. человек[3], известный перебежчик — полковник Калинов, сбежавший на Запад в 1949 году — 13,6 млн. человек[4]. Цифра в 10 млн. человек была обнародована во французской версии книги «Войны и народонаселение» Б. Ц. Урланиса, известного советского демографа. Авторы известной монографии «Гриф секретности снят» (под ред. Г. Кривошеева) в 1993 году и в 2001 году опубликовали цифру 8,7 миллиона человек, на данный момент в большинстве справочной литературы указана именно она. Но сами авторы констатируют, что туда не входят: 500 тыс. военнообязанных, призванных по мобилизации и захваченных противником, но не зачисленных в списки частей и соединений. Также не учтены почти полностью погибшие ополченцы Москвы, Ленинграда, Киева и других крупных городов. В настоящее время наиболее полные списки безвозвратных потерь советских солдат составляют 13,7 млн. человек, но примерно 12-15% записей повторны. По данным статьи «Мертвые души Великой Отечественной» («НГ», 22.06.99), историко-архивным поисковым центром «Судьба» ассоциации «Военные мемориалы» установлено, что за счет двойного и даже тройного учета число погибших воинов 43-й и 2-й Ударных армий в исследованных центром боях было завышено на 10-12%. Поскольку эти цифры относятся к периоду, когда учет потерь в Красной Армии был недостаточно тщателен, то можно предположить, что в целом по войне за счет двойного счета число погибших красноармейцев завышено примерно на 5–7%, т. е. на 0,2–0,4 млн. чел.
К вопросу о пленных. Американский исследователь А. Даллин по архивным немецким данным оценивает их количество в 5,7 млн. человек. Из них погибли в плену 3,8 млн. то есть 63%[5]. Отечественные историки оценивают количество пленных красноармейцев в 4,6 млн. человек, из них погибло 2,9 млн.[6] В отличии от немецких источников сюда не включены гражданские лица (например железнодорожники), а также тяжело раненные, оставшиеся на поле боя, занятом противником, и впоследствии умершие от ран или расстрелянные (около 470-500 тыс.[7]) Особенно отчаянным положение военнопленных было в первый год войны, когда было захвачено более половины их общей численности (2,8 млн. человек), а их труд еще не стал использоваться в интересах Рейха. Лагеря под открытым небом, голод и холод, болезни и отсутствие лекарств, жесточайшее обращение, массовые расстрелы больных и неспособных к работе, да и просто всех неугодных, в первую очередь комиссаров и евреев. Не справляясь с потоком пленных и руководствуясь политическими и пропагандисткими мотивами, оккупанты в 1941 году распустили по домам свыше 300 тысяч военнопленных, главным образом уроженцев западной Украины и Белоруссии. В дальнейшем такая практика была прекращена.
Также не стоит забывать, что примерно 1 млн. военнопленных был переведен из плена в состав вспомогательных частей Вермахта[8]. Во многих случаях для пленных это был единственный шанс выжить. Опять же большая часть этих людей, по немецким данным, при первой возможности старалась дезертировать из частей и соединений Вермахта[9]. В местных вспомогательных силах немецкой армии выделялись:
1) добровольные помощники (хиви)
2) служба порядка (оди)
3) фронтовые вспомогательные части (шума)
4) полицейские и оборонные команды (гема).
В начале 1943 года в вермахте действовало: до 400 тыс. хиви, от 60 до 70 тыс. оди, и 80 тыс. в восточных батальонах.
Некоторая часть военнопленных и населения оккупированных территорий сделали сознательный выбор в пользу сотрудничества с немцами. Так, в дивизию СС «Галичина» на 13 000 «мест» было 82 000 добровольцев. Более 100 тыс. латышей, 36 тыс. литовцев и 10 тыс. эстонцев служили в немецкой армии, преимущественно в войсках СС.
Кроме того, несколько миллионов человек с захваченных территорий были угнаны на принудительные работы в Рейх. ЧГК (Чрезвычайная госкомиссия) сразу после войны оценивала их количество в 4,259 млн. человек. Более поздние исследования дают цифру в 5,45 млн. человек, из них погибло 850-1000 тыс.
Источник
Население европы по странам 1941
( Опубликовано: The Journal of Slavic Military Studies, vol. 9. No 1 (March 1996). Печатается с изменениями.)
3. Потери гражданского населения и общие потери населения СССР
Вместе с тем, применительно ко второму, третьему и четвертому кварталам 1942 г., 1943 и 1944 гг. можно говорить об условной естественной убыли населения, поскольку в этот период уровень рождаемости упал ниже довоенного уровня смертности. Так, в Сибири в 1940 г. смертность составляла 2,03%, а уровень рождаемости в 1943 г. достигал 2,15, в 1943 г. — 1,23 и в 1944 г. — 1,25%. Предположив, что в 1 квартале уровень рождаемости сохранялся таким же, как и в 1941 г. — 3,32% в годовом исчислении, для остальных месяцев 1942 г. получим уровень рождаемости в 1,76% в годовом исчислении. В сумме за три последних квартала 1942 г. и за 1943 и 1944 гг. разность между уровнем рождаемости и довоенным уровнем смертности в Сибири оказалась в 1,428 раза больше довоенного уровня смертности. Если предположить, что примерно в той же пропорции находились суммарная разность между фактическим уровнем рождаемости и довоенным уровнем смертности по стране в целом, то для определения условной естественной убыли населения за период с начала апреля 1942 г. по конец 1944 г. необходимо откорректированный показатель смертности 1940 г. в 1,75% умножить на 1,428 и отнести его к средней численности населения СССР в годы войны, полученной как среднее численности населения страны на конец июня 1941 г. (209,3 млн. человек) и на май 1945 г. (165,6 млн. человек), причем из полученной величины — 187,4 млн. надо предварительно вычесть среднюю численность вооруженных сил — 11,4 млн. человек. В итоге условная естественная убыль населения составит по нашей оценке около 4,4 млн. человек, т. е. на 0,2 млн. человек больше, чем суммарный условный естественный прирост за годы войны. Однако есть еще один фактор, который способствовал увеличению численности населения по сравнению с довоенным уровнем. Дело в том, что в тыловых районах в 1943-1944 гг. уровень смертности также упал значительно ниже довоенного уровня. Например, в Сибири в 1943 г. он составлял 1,84, а в 1944 г. — всего — 1,29%. <57>В целом разность между фактическим и довоенным уровнем смертности населения в Сибири в 1943-1944 гг. достигает 45,8% от довоенного уровня. Парадоксальное падение уровня смертности в тыловых районах в годы войны объясняется резким уменьшением детской смертности из-за сокращения рождаемости и начала широкого применения антибиотиков, что уменьшило показатели как детской, так и общей смертности. Примем, что такой эффект имел место не только в Сибири, но и на всех неоккупированных территориях, на которых проживала половина населения страны. За вычетом населения оккупированных территорий и личного состава вооруженных сил, величину такого прироста можно получить путем умножения скорректированного показателя смертности 1940 г. в 1,75% на 0,458 и отнесения полученного коэффициента к средней численности населения за годы войны без личного состава вооруженных сил, что дает 176 млн. человек, после чего полученный результат следует уменьшить вдвое. Получается величина условного естественного прироста в тыловых районах за счет снижения смертности в 0,7 млн. человек. Вследствие этого цифру в 166,5 млн. человек необходимо уменьшить на 0,5 млн. человек — до 166 млн. за счет суммарного превышения условного естественного прироста над условной естественной убылью населения.
На оккупированных территориях и в прифронтовой полосе особенно сильное сокращение рождаемости наблюдалось в крупных городах. Так, в блокадном Ленинграде в 1943 г. рождаемость упала до нуля. В Москве с 1941 по 1943 гг. уровень рождаемости уменьшился в 2,6 раза. В оккупированном Днепропетровске в 1942 г. уровень рождаемости достигал только 34% довоенного. <58>В то же время в оккупированной сельской местности, куда в поисках пропитания переселилась значительная часть горожан, падение рождаемости, вероятно, не было столь значительным. Эффект уменьшения смертности от естественных причин здесь тоже мог наблюдаться, вследствие уменьшения рождаемости и падения по этой причине показателя детской смертности. Кроме того, многие жители оккупированных территорий и прифронтовой полосы погибли от причин, связанных с войной — в ходе боевых действий или в результате репрессий оккупационных властей, что уменьшало для них вероятность умереть естественной смертью.
Суммарную величину военных потерь населения СССР можно получить, вычтя из 209,3 млн. человек 166 млн. человек, что дает 43,3 млн. погибших. Вычтя из этого последнего числа безвозвратные потери армии — 26,4 млн. человек, получим безвозвратные потери мирного населения — 16,9 млн., которые оказываются сравнимыми с потерями вооруженных сил. Отметим также, что в потерях гражданского населения призывных возрастов неизбежно значительное преобладание женщин, так как в связи с призывом в армию подавляющего большинства мужчин соответствующих возрастов увеличилась вероятность гибели именно женщин среди гражданских лиц этих возрастов. Такое явление наблюдалось в Германии, где по результатам бомбардировок союзной авиации «во всех возрастных группах потери среди женщин превышают потери среди мужчин приблизительно на 40% «. <59>Поэтому использовать данные о женском перевесе в послевоенные годы в призывных возрастах для определения потерь вооруженных сил не представляется возможным, поскольку женский перевес значительно уменьшен за счет потерь гражданского населения. Значительное число женщин (от 490 до 530 тыс.) было призвано в армию, и многие из них погибли, <60>что также способствовало уменьшению послевоенного женского перевеса.
В настоящее время не представляется возможным разделить потери гражданского населения по различным категориям: погибшие в ходе боевых действий, ставшие жертвами германских репрессий, избыточная смертность от голода и болезней, жертвы советских репрессий (избыточная смертность и казни в тюрьмах и лагерях, погибшие при депортации «наказанных народов», а также в результате репрессий против коллаборационистов и членов их семей) и др. По некоторым оценкам, жертвами немецкого геноцида на территории СССР стали более 2 млн. евреев, часть из которых не являлась советскими гражданами, а были депортированы из Польши, Германии и других европейских стран для уничтожения в лагерях и гетто на оккупированной советской территории. <61>В ходе геноцида погибли также сотни тысяч цыган. Избыточная же смертность заключенных в советских лагерях в годы войны (в сравнении с довоенным уровнем 1940 г.) составила по меньшей мере 391 тыс. человек.
Велики были и потенциальные потери населения СССР — за. счет тех, кто мог бы родиться в 1942-1945 гг. в случае, если бы не было войны, но не родился из-за вызванного войной падения рождаемости. Мы согласны с мнением В.А. Исупова, что при оценке потенциальных потерь надо исходить не из фактического естественного прироста в 1,32% , а из скорректированного естественного прироста в 1,5% (при корректировке устранено влияние потерь советско-финляндской войны и падения рождаемости из-за уже начавшегося отвлечения мужчин в армию в связи с частичной мобилизацией и ускоренным наращиванием численности Советских Вооруженных Сил). <63>При таком естественном приросте с 22 июня 1941 г. и по 1 января 1946 г. население СССР возросло бы с 209,3 млн. до 223,6 млн. человек. В действительности в прежних границах с учетом оставшихся на Западе перемещенных лиц население СССР на 1 января 1946 г. насчитывало лишь 166,5 млн. человек. Если полученную разность между ожидаемой и фактической численностью населения — 57,1 млн. человек — мы уменьшим на определенные выше военные потери в 43,3 млн. человек, то получим 13,8 млн. человек — потенциальные потери за счет неродившихся. Если же добавить безвозвратные потери армии в 1939-1940 гг. и в войне с Японией, то общие безвозвратные потери СССР во второй мировой войне составят 43,448 млн. человек.
4. Потери вермахта и гражданского населения Германии
В период с 1 января по 30 апреля 1945 г. из 1 млн. пленных из состава сухопутных сил 615 тыс. было взято на Западном фронте (290 тыс. — в январе-марте и 325 тыс. — в апреле в Рурском котле),<67 >число пленных в Италии можно оценить в 10 тыс., остальные 375 тыс. пленных были взяты на Восточном фронте. На долю Восточного фронта в этот период мы также относим половину пленных из состава флота и одну треть пленных из состава ВВС — всего около 5 тыс. человек.
Всего в советском плену побывало 2,73 млн. бывших военнослужащих германской армии (2,390 млн. немцев, 157 тыс. австрийцев, остальные — чехи, словаки, поляки, французы, югославы и пр.), из которых умерло в плену 450,6 тыс. человек. Кроме того, советские войска пленили около 215 тыс. бывших советских граждан, служивших в коллаборационистских формированиях или в качестве вспомогательного персонала («добровольных помощников») в немецких частях. Отметим, что после германской капитуляции 9 мая и позднее Красной Армии сдались 1391 тыс. человек, а ранее, в период с 1 по 8 мая, по некоторым сведениям, 635 тыс. человек. <68>Общее число погибших в плену германских военнослужащих оценивается экспертами немецкой службы розыска в 800 тыс. человек. <69>С учетом данных о числе погибших в советском плену количество военнопленных, умерших в плену на Западе, можно приблизительно определить в 350 тыс. человек. Всего же в войне погибло, по нашей оценке, около 3950 тыс. военнослужащих вермахта, включая сюда также австрийцев, чехов, поляков, прибалтов и других граждан СССР и иных стран, служивших в германских вооруженных силах. Эта оценка практически совпадает с оценкой Б. Мюллера-Гиллебранда — 4 млн. погибших.
Безвозвратные потери гражданского населения Германии в годы войны оцениваются приблизительно в 2 млн. человек. Сюда входят погибшие в результате наземных боевых действий в последний период войны, а также примерно 500 тыс. жертв стратегических бомбардировок союзной авиации и 300 тыс. граждан Германии (антифашистов, евреев и цыган), погибших в концлагерях или казненных нацистами. <71>Общие безвозвратные потери Германии — 5,95 млн. человек оказались в 7,3 раза меньше советских безвозвратных потерь — 43,448 млн. человек. По безвозвратным потерям гражданского населения соотношение оказывается еще менее благоприятным для СССР — 8,5:1. Здесь сказались большие потери советского населения в ходе боевых действий, которые на территории СССР продолжались значительно дольше, чем на германской территории, геноцид нацистов против евреев и цыган и их жестокие репрессии против мирного населения, особенно в охваченных партизанской борьбой районах, а также значительная избыточная смертность советского населения от голода и болезней, прежде всего на территориях, подвергшихся оккупации (в Германии, которая до конца войны практически не голодала, подобной избыточной смертности не было). Отметим, что и смертность среди германских военнопленных как на Востоке, так и на Западе, хотя и была значительной, но далеко не достигала уровня смертности советских военнопленных, которых погибло почти две трети. Тут сказалось прежде всего бесчеловечное отношение лагерной германской администрации к пленным красноармейцам, не подпадавшим под действие Женевской конвенции, а также расчет на молниеносную войну, в которой использование пленных для военных нужд не предусматривалось. Аргумент о многочисленности советских пленных, особенно в 1941-1942 гг., как о причине повышенной смертности среди них, вряд ли справедлив, поскольку в последние месяцы войны и сразу после капитуляции германских пленных в руках союзников оказалось никак не меньше, но трудности их содержания и снабжения в целом были преодолены, хотя среди отдельных групп пленных, взятых в экстремальных условиях и после длительной блокады, смертность оказалась очень велика: не вернулось домой большинство пленных, взятых в Сталинграде и Тунисе.
5. О соотношении потерь на советско-германском фронте
Интересно проследить хотя бы примерное соотношение потерь сторон по годам войны. Используя установленное выше соотношение между числом погибших и пораженных в боях советских военнослужащих и основываясь на данных, приведенных в книге Е.И. Смирнова, количество погибших советских военнослужащих по годам можно распределить так:
1941 г. — 2,2 млн., 1942 г., — 8 млн., 1943 г. — 6,4 млн., 1944 г. — 6,4 млн., 1945 г. — 2,5 млн. Надо также учесть, что примерно 0,9 млн. красноармейцев, числившихся в безвозвратных потерях, но позднее обнаружившихся на освобожденной территории и призванных вновь, приходятся в основном на 1941-1942 гг. За счет этого потери погибшими в 1941 г. мы уменьшаем на 0,6 млн., а 1942 г. — на 0,3 млн. человек (пропорционально числу пленных) и с добавлением пленных получаем общие безвозвратные потери Красной Армии по годам: 1941 г. — 5,5 млн., 1942 г. — 7,153 млн., 1943 г. — 6,965 млн., 1944 г. — 6,547 млн., 1945 г. — 2,534 млн. Для сравнения возьмем безвозвратные потери сухопутных сил вермахта по годам, основываясь на данных Б. Мюллера-Гиллебранда. При этом мы вычли из итоговых цифр потери, понесенные вне Восточного фронта, ориентировочно разнеся их по годам. Получилась следующая картина для Восточного фронта (в скобках дается цифра общих безвозвратных потерь сухопутных сил за год): 1941 г. (с июня) — 301 тыс. (307 тыс.), 1942 г. — 519 тыс. (538 тыс.), 1943 г. — 668 тыс. (793 тыс.), 1944 г. (за этот год потери в декабре приняты равными январским) — 1129 тыс. (1629 тыс.), 1945 г. (до 1 мая) — 550 тыс. (1250 тыс.). <74>Соотношение во всех случаях получается в пользу вермахта: 1941 г. — 18,1:1, 1942 г. — 13,7:1, 1943 г. — 10,4:1, 1944 г. — 5,8:1, 1945 г. — 4,6:1. Эти соотношения должны быть близки к истинным соотношениям безвозвратных потерь сухопутных сил СССР и Германии на советско-германском фронте, поскольку потери сухопутной армии составили львиную и гораздо большую, чем у вермахта, долю всех советских военных потерь, а германские авиация и флот основные безвозвратные потери в ходе войны понесли за пределами Восточного фронта. Что же касается потерь германских союзников на Востоке, недоучет которых несколько ухудшает показатели Красной Армии, то следует учесть, что в борьбе с ними Красная Армия несла относительно гораздо меньшие потери, чем в борьбе против вермахта, что германские союзники активно действовали далеко не во все периоды войны и понесли наибольшие потери пленными в рамках общих капитуляций (Румынии и Венгрии). Кроме того, на советской стороне не учтены потери действовавших вместе с Красной Армией польских, чехословацких, румынских и болгарских частей. Так что в целом выявленные нами соотношения должны быть достаточно объективными. Они показывают, что улучшение соотношения безвозвратных потерь для Красной Армии происходит лишь с 1944 г., когда союзники высадились на Западе и помощь по ленд-лизу дала уже максимальный эффект в плане как прямых поставок вооружения и техники, так и развертывания советского военного производства. Вермахт был вынужден бросить резервы на Запад и не смог уже, как в 1943 г., развязать активные действия на Востоке. Кроме того, сказывались большие потери опытных солдат и офицеров. Тем не менее до конца войны соотношение потерь оставалось неблагоприятным для Красной Армии в силу присущих ей пороков (шаблонность, презрение к человеческой жизни, неумелое использование вооружения и техники, отсутствие преемственности опыта из-за огромных потерь и неумелого использования маршевого пополнения и т. д.).
В то же время в войне против западных союзников в 1943-1945 гг. по нашим оценкам Германия теряла больше противника. Даже по погибшим соотношение в целом оказывается 1,6:1 в пользу союзников, не говоря уже о превосходстве их по числу пленных в десятки раз. Лишь в Италии соотношение потерь было равным, что можно объяснить условиями театра, благоприятными для обороны, и военным искусством немецкого командующего на этом театре фельдмаршала А. Кессельринга.
Отметим также, что в германской армии до конца 1944 г. на 2496 тыс. погибших (по нашей оценке) из состава сухопутных сил приходилось 5026 тыс. раненых, подвергшихся эвакуации, <76>что дает соотношение равных и погибших 2,0:1. В Красной Армии, по нашей оценке, соотношение числа пораженных в боях, подвергшихся эвакуации, и числа погибших было почти равным — 1,1:1. Значительно большее число погибших по отношению к раненым на советской стороне можно объяснить безжалостным отношением советского командования к своим солдатам, когда в бессмысленных лобовых атаках на неподавленную систему германской обороны целиком погибали полки и батальоны, что непропорционально увеличивало в общей структуре потерь долю потерь безвозвратных. В германских вооруженных силах количество больных, подвергшихся эвакуации — лечившихся в госпиталях, было больше числа раненых и обмороженных в 2,1 раза, а если к заболевшим добавить и пострадавших от несчастных случаев, — то в 2,3 раза, <77>тогда как в СССР число эвакуированных, пораженных в боях, превышало число эвакуированных больных в 3,3 раза. Дело в том, что боевые потери Красной Армии многократно превышали боевые потери вермахта, больше половины мобилизованных в Советские Вооруженные Силы, погибли или оказались в плену. Число же больных зависело от общей численности действующей армии, которая была у обеих сторон близка между собой. При этом у бойца Красной Армии гораздо большей была вероятность быть убитым, раненым или оказаться в плену, чем больным, тогда как в вермахте, наоборот, для солдата больше шансов было заболеть, чем получить ранение.
Отметим также, что безвозвратные потери армий СССР и Германии представляют собой разно-порядковые величины. Поэтому, если наши оценки германских потерь могут отклоняться от истинной величины в ту или другую сторону в пределах 200-300 тыс. человек, то в случае с Красной Армией подобное расхождение может исчисляться миллионами человек.
Объясняя громадные советские людские потери, германские генералы обычно указывают на пренебрежение жизнями солдат со стороны высшего командования, слабую тактическую выучку среднего и низшего комсостава, шаблонность применяемых при наступлении приемов, неспособность как командиров, так и солдат принимать самостоятельные решения. <79>Подобные утверждения можно было бы счесть простой попыткой принизить достоинства противника, который войну все-таки выиграл, если бы не многочисленные аналогичные свидетельства с советской стороны. Так, Жорес Медведев вспоминает бои под Новороссийском в 1943 г.: «У немцев под Новороссийском были две линии обороны, отлично укрепленные на глубину примерно 3 км. Считалось, что артподготовка очень эффективна, но мне кажется, что немцы довольно быстро к ней приспособились. Заметив, что сосредоточивается техника и начинается мощная стрельба, они уходили на вторую линию, оставив на передовой лишь несколько пулеметчиков. Уходили и с таким же интересом, как и мы, наблюдали весь этот шум и дым. Потом нам приказывали идти вперед. Мы шли, подрывались на минах и занимали окопы — уже почти пустые, лишь два-три трупа валялись там. Тогда давался приказ — атаковать вторую линию. Тут-то погибало до 80 процентов наступавших — немцы ведь сидели в отлично укрепленных сооружениях и расстреливали всех нас чуть не в упор». <80>Американский дипломат А. Гарриман передает слова Сталина о том, что «в Советской Армии надо иметь больше смелости, чтобы отступать, чем наступать» и так ее комментирует: «Эта фраза Сталина хорошо показывает, что он осознавал положение дел в армии. Мы были шокированы, но мы понимали, что это заставляет Красную Армию сражаться. Наши военные, консультировавшиеся с немцами после войны, говорили мне, что самым разрушительным в русском наступлении был его массовый характер. Русские шли волна за волной. Немцы их буквально косили, но в результате такого напора одна волна прорывалась». <81>А вот свидетельство о боях в декабре 1943 г. в Белоруссии бывшего командира взвода В. Дятлова: «Мимо, по ходу сообщения прошла цепочка людей в гражданской одежде с огромными «сидорами» за спиной. «Славяне, кто вы, откуда? — спросил я. — Мы с Орловщины, пополнение. — Что за пополнение, когда в гражданском и без винтовок? — Да сказали, что получите в бою. «
Удар артиллерии по противнику длился минут пять. 36 орудий артиллерийского полка «долбили» передний край немцев. От разрядов снарядов видимость стала еще хуже.
И вот атака. Поднялась цепь, извиваясь черной кривой змейкой. За ней вторая. И эти черные извивающиеся и двигающиеся змейки были так нелепы, так неестественны на серо-белой земле! Черное на снегу — прекрасная мишень. И немец «поливал» эти цепи плотным свинцом. Ожили многие огневые точки. Со второй линии траншеи вели огонь крупнокалиберные пулеметы. Цепи залегли. Командир батальона орал: «Вперед, . твою мать! Вперед. В бой! Вперед! Застрелю!» Но подняться было невозможно. Попробуй оторвать себя от земли под артиллерийским, пулеметным и автоматным огнем.
Командирам все же удавалось несколько раз поднимать «черную» деревенскую пехоту. Но все напрасно. Огонь противника был настолько плотным, что, пробежав пару шагов, люди падали, как подкошенные. Мы, артиллеристы, тоже не могли надежно помочь — видимости нет, огневые точки немцы здорово замаскировали, и, вероятней всего, основной пулеметный огонь велся из дзотов, а потому стрельба наших орудий не давала нужных результатов».
Тот же мемуарист весьма красочно описывает столь восхваляемую многими мемуаристами из числа маршалов и генералов разведку боем, проведенную батальоном штрафников: «В десятиминутном огневом налете участвовало два дивизиона нашего полка — и все. После огня какие-то секунды стояла тишина. Потом выскочил из траншеи на бруствер командир батальона: «Ребята-а! За Родину! За Сталина! За мной! Ура-а-а!» Штрафники медленно вылезли из траншеи и, как бы подождав последних, вскинув винтовки наперевес, побежали. Стон или крик с протяжным «а-а-а» переливался слева направо и опять налево, то затухая, то усиливаясь. Мы тоже выскочили из траншеи и побежали вперед. Немцы бросили серию красных ракет в сторону атакующих и сразу же открыли мощный минометно-артиллерийский огонь. Цепи залегли, залегли и мы — чуть сзади в продольной борозде. Голову поднять было нельзя. Как засечь и кому засекать в этом аду цели противника? Его артиллерия била с закрытых позиций и далеко с флангов. Били и тяжелые орудия. Несколько танков стреляли прямой наводкой, их снаряды-болванки с воем проносились над головой.
Штрафники лежали перед немецкой траншеей на открытом поле и в мелком кустарнике, а немец «молотил» это поле, перепахивая и землю, и кусты, и тела людей. Отошло нас с батальоном штрафников всего семь человеке, а было всех вместе — 306 <82>(атаки на этом участке так и не было)».
Рассказ о подобных бессмысленных и кровопролитных атаках мы имеем и в воспоминаниях, и письмах немецких солдат и младших офицеров. Один безымянный свидетель описывает атаку частей 37-й советской армии А.А. Власова на занятую немцами высоту под Киевом в августе 1941 г., причем его описание в деталях совпадает с рассказом советского офицера, приведенным выше. Тут и бесполезная артподготовка мимо немецких позиций, и атака густыми волнами, гибнущими под немецкими пулеметами, и безвестный командир, безуспешно пытающийся поднять своих людей и гибнущий от немецкой пули. Подобные атаки на не слишком важную высоту продолжались трое суток кряду. Немецких солдат более всего поражало, что когда гибла вся волна, одиночные солдаты все равно продолжали бежать вперед (немцы на подобные бессмысленные действия были неспособны). Эти неудавшиеся атаки, тем не менее, истощили немцев физически. И, как вспоминает германский военнослужащий, его и его товарищей больше всего потрясла и привела в депрессивное состояние методичность и масштабность этих атак: «Если Советы могут позволить себе тратить столько людей, пытаясь ликвидировать столь незначительные результаты нашего продвижения, то как же часто и каким числом людей они будут атаковать, если объект будет действительно очень важным?» <83>(немецкий автор не мог себе представить, что иначе Красная Армия атаковать просто не умела и не могла).
А в письме немецкого солдата домой во время отступления от Курска во второй половине 1943 г. описывается, как и в цитированном письме В. Дятлова, атака почти безоружного и необмундированного пополнения с только что освобожденных территорий (той же самой Орловщины), в которой погибло подавляющее большинство участников (по утверждению очевидца — даже женщины были среди призванных). Пленные рассказывали, что власти подозревали жителей в сотрудничестве с оккупационными властями, и мобилизация служила для них родом наказания. И в том же письме описана атака советских штрафников через немецкое минное поле для подрыва мин ценой собственной жизни (рассказ маршала Г.К. Жукова о подобной практике советских войск приводит в своих мемуарах Д. Эйзенхауэр). И опять немецкого солдата больше всего поразила покорность мобилизованных и штрафников. Пленные штрафники, «за редким исключением, никогда не жаловались на такое с ними обращение», говорили, что жизнь трудна и что «за ошибки надо платить». <84>Подобная покорность советских солдат ясно показывает, что советский режим воспитал не только командиров, способных отдавать столь бесчеловечные приказы, но и солдат, способных такие приказы беспрекословно выполнять.
О неспособности Красной Армии воевать иначе, чем ценой очень большой крови, есть свидетельства и советских военачальников высокого ранга. Так, маршал А.И. Еременко следующим образом характеризует особенности «военного искусства» прославленного (заслуженно ли?) «маршала победы» Г.К. Жукова: «Следует сказать, что жуковское оперативное искусство — это превосходство в силах в 5-6 раз, иначе он не будет браться за дело, он не умеет воевать не количеством и на крови строит свою карьеру». <84а>Кстати, в другом случае тот же А.И. Еременко так передал свое впечатление от знакомства с мемуарами германских генералов: «Сам собой напрашивается вопрос, отчего же гитлеровские «богатыри», «побеждавшие» вдвоем наше отделение, а впятером целый взвод, не смогли выполнить задач в первый период войны, когда неоспоримое численное и техническое превосходство было на их стороне?». <84б>Выходит, ирония здесь показная, ибо А. И. Еременко на самом деле хорошо знал, что германские военачальники не преувеличивали соотношение сил в пользу Красной Армии. Ведь Г.К. Жуков возглавлял основные операции на главных направлениях и имел подавляющее превосходство сил и средств. Другое дело, что и другие советские генералы и маршалы вряд ли умели воевать иначе, чем Г.К. Жуков, и сам А.И. Еременко здесь не был исключением.
Отметим также, что огромные безвозвратные потери Красной Армии не позволяли в той же степени, как в вермахте и тем более в армиях западных союзников, сохранять опытных солдат и младших командиров, что уменьшало спайку и стойкость частей и не позволяло бойцам пополнения перенимать боевой опыт от ветеранов, что еще больше увеличивало потери. Столь неблагоприятное для СССР соотношение безвозвратных потерь было следствием коренного порока коммунистической тоталитарной системы, лишившей людей способности самостоятельно принимать решения и действовать, приучившей всех, в том числе и военных, действовать по шаблону, избегать даже разумного риска и больше, чем противника, бояться ответственности перед своими вышестоящими инстанциями.
Как вспоминает бывший офицер-разведчик Е.И. Малашенко, после войны дослужившийся до генерал-лейтенанта, даже в самом конце войны советские войска нередко действовали очень неэффективно: «За несколько часов до наступления нашей дивизии 10 марта разведгруппа. захватила пленного. Он показал, что основные силы его полка отведены на 8-10 км в глубину. По телефону я доложил эти сведения командиру дивизии, тот — командующему. Комдив дал нам свой автомобиль для доставки пленного в штаб армии. Подъезжая к командному пункту, мы услышали гул начавшейся артподготовки. К сожалению, она была проведена по незанятым позициям. Тысячи снарядов, доставленных с большими трудностями через Карпаты (дело происходило на 4-м Украинском фронте. — Б.С.), оказались израсходованными напрасно. Уцелевший противник упорным сопротивлением остановил продвижение наших войск». Тот же автор дает сравнительную оценку боевых качеств немецких и советских солдат и офицеров — не в пользу Красной Армии: «Немецкие солдаты и офицеры неплохо воевали. Рядовой состав был хорошо обучен, умело действовал в наступлении и в обороне. Хорошо подготовленные унтер-офицеры играли более заметную роль в бою, чем наши сержанты, многие из которых почти ничем не отличались от рядовых. Вражеская пехота постоянно вела интенсивный огонь, действовала настойчиво и стремительно в наступлении, упорно оборонялась и проводила быстрые контратаки, обычно при поддержке огня артиллерии, а иногда и ударов авиации. Танкисты также напористо атаковали, вели огонь с ходу и с коротких остановок, умело маневрировали и вели разведку. При неудаче быстро сосредоточивали усилия на другом направлении, часто наносили удары на стыках и флангах наших частей. Артиллерия оперативно открывала огонь и вела его иногда очень точно. Она располагала большим количеством боеприпасов. Немецкие офицеры умело организовывали бой и управляли действиями своих подразделений и частей, искусно использовали местность, своевременно совершали маневр на выгодное направление. При угрозе окружения или разгрома немецкие части и подразделения совершали организованный отход в глубину, обычно для занятия нового рубежа. Солдаты и офицеры противника были запуганы слухами о репрессиях по отношению к пленным, сдавались без боя крайне редко.
Наша пехота была обучена слабее немецкой. Однако сражалась храбро. Конечно, бывали случаи паники и преждевременного отхода, особенно в начале войны. Пехоте здорово помогала артиллерия, наиболее эффективным был огонь «катюш» при отражении контратак противника и нанесениями ударов по районам скопления и сосредоточения войск. Однако артиллерия в начальный период войны мало имела снарядов. Нужно признать, что танковые подразделения в атаках действовали не всегда умело. Вместе с тем в оперативной глубине при развитии наступления они показывали себя блестяще».
Непомерно большие потери советских вооруженных сил в Великой Отечественной войне признавали еще тогда некоторые советские генералы, хотя это было отнюдь не безопасно. Например, генерал-лейтенант С.А. Калинин, ранее командовавший армией, а потом занимавшийся подготовкой резервов, имел неосторожность записать в дневнике, что Верховное Главнокомандование «не заботится о сохранении людских резервов и допускает в отдельных операциях большие потери». Данное, наряду с другими, «антисоветское» высказывание стоило генералу приговора в 25 лет лагерей. <84д>А другой военачальник — генерал-майор авиации А.А. Туржанский в 1942 г. получил всего только 12 лет лагерей за вполне справедливое мнение насчет сводок Совинформбюро, которые «предназначены только для успокоения масс и не соответствуют действительности, так как преуменьшают наши потери и преувеличивают потери противника». <84е>
А вот как оценивали в ходе войны советская и германская стороны потери друг друга. Например, Гитлер на совещании 6 декабря 1941 г. с руководством сухопутных сил оценивал потери русских в 8-10 млн. человек. <85>По нашей же оценке, к началу декабря 1941 г. Красная Армия потеряла 3,9 млн. пленными, 1775 тыс. погибшими, около 1970 тыс. человек — эвакуированными, пораженными в боях и около 590 тыс. — эвакуированными больными, а всего — 8235 тыс., что совпадает с оценкой, данной Гитлером. Сталин же в своем знаменитом выступлении 6 ноября 1941 г. утверждал, что за четыре месяца войны советские войска потеряли 350 тыс. погибшими, 378 тыс. пропавшими без вести и 1020 тыс. ранеными, что было в 7-8 раз меньше действительных потерь. Потери же немецких войск за тот же период он определил в более чем 4,5 млн. убитых, раненых и пленных. На самом деле, вся германская сухопутная армия за июнь, июль, август, сентябрь и октябрь 1941 г. потеряла убитыми и пропавшими без вести 225,1 тыс. человек, а число раненых по принятому для этого периода коэффициенту соотношения раненых и погибших, и пропавших без вести офицеров в 2,47 можно оценить в 456 тыс. человек, что в сумме дает потери почти в 6,9 раза меньше, чем названные Сталиным. <86>И, как представляется, Сталин и советские военные действительно верили подобным цифрам, потому что анализ разведывательных донесений дает ту же картину.
В конце войны германский военный атташе в Берне 19 марта 1945 г. сообщал в Берлин британскую оценку советских безвозвратных потерь в 30 млн. человек, <87>что, вероятно, в 1,4 раза занижало их истинный размер. Советская военная разведка оценивала потери германских войск в войне против СССР с 22 июня 1941 г. по 1 марта 1942 в 6,5 млн. человек, в том числе 5,8 млн. — из состава сухопутных сил. По данным же декадных донесений о потерях за этот период сухопутные войска Германии на Востоке потеряли (без больных) 1005,6 тыс. человек. <88>Дело в том, что оценки потерь вермахта основывались на донесениях своих войск, которые всячески преувеличивали потери противника, стремясь сделать их не меньшими, чем собственные. Например, штаб Западного фронта оценивал потери противостоящих войск противника за апрель 1942 г. в 30,6 тыс. погибшими и не менее чем в 89 400 раненых, подвергшихся эвакуации. Потери же своих войск штаб определял в 45 тыс. погибших и пропавших без вести и 74 тыс. раненых. <89>В действительности за апрель 1942 г. вся германская сухопутная армия на Востоке потеряла лишь 60 тыс. человек, в том числе безвозвратно (убитыми и пленными) — 15,2 тыс. человек. <90>Советское руководство, не имея точных сведений о своих потерях, имело крайне преувеличенное представление о потерях противника, что приводило к крупным просчетам в стратегическом планировании. Германское командование во главе с Гитлером в целом имело близкое к действительности представление о советских потерях, но недооценивало способность советской системы мобилизовать людской потенциал страны.
Источник
