Политика россии по отношению стран центральной азии

Вячеслав НИКОНОВ
Президент фонда «Политика» (Россия)

На сегодняшний день у Российской Федерации нет официальной политики в отношении бывших союзных республик Центральной Азии. Они рассматриваются в контексте общей стратегии в рамках СНГ, которая определена Указом Президента РФ «Об утверждении стратегического курса Российской Федерации с государствами-участниками Содружества независимых государств» от 14 февраля 1995 года и действует до настоящего времени.

В этом документе зафиксировано, что на территории СНГ сосредоточены главные жизненные интересы России в области экономики, обороны, безопасности, защиты прав россиян. Главной целью политики объявляется «создание интегрированного экономически и политически объединения государств». Этой цели Россия собирается добиваться путем сближения национальных экономических систем, постепенного расширения единого таможенного союза, формирования в перспективе общего рынка капиталов. Предусматривается создание системы коллективной безопасности и поощрение намерений стран СНГ объединиться в Оборонный союз.

Совместная охрана границ по периметру СНГ при сохранении принципа открытости границ внутри Содружества объявлена соответствующей общим интересам всех постсоветских государств. Указ Ельцина в качестве приоритетных называет также развитие сотрудничества в области прав человека, обеспечение российского теле- и радиовещания в СНГ, восстановление позиций России как главного образовательного центра, координацию деятельности по решению международных проблем и взаимодействию с мировым сообществом, совершенствование институтов интеграции Содружества.

Сразу хотелось бы заметить, что предложенный курс вызывает много вопросов. По большому счету планка поставленных Россией целей представляется на сегодняшний день явно завышенной, а потому недостижимой. По ряду параметров эти цели противоречат реальности практических взаимоотношений в СНГ и национальным интересам самой Российской Федерации. Наконец, стратегия Москвы, подчеркивая возможность «разноскоростной интеграции» с отдельными странами, все еще недостаточно учитывает специфику каждой из этих стран и регионов. А они весьма специфичны, особенно — Центральная Азия.

Если рассмотреть нынешнюю динамику отношений России с центральноазиатскими государствами и тенденции развития региона, то нельзя не признать, что факторов, препятствующих созданию совместно с Россией «интегрированного экономически и политически объединения государств», оказывается ничуть не меньше, чем способствующих.

Цивилизационный аспект: единство или конфликт?

В течение многих веков народы России и Центральной Азии развивались в рамках разных, хотя и перекрещивавшихся порой цивилизационных потоков. Россия была и остается восточной периферией христианского мира. Государства, существовавшие в Центральной Азии в историческом прошлом, относились к периферийной зоне исламской уммы. Они испытали на себе влияние разных цивилизаций: арабской, персидской, эллинистической, индийской, китайской и центральноазиатской военно-кочевой. При этом они не достигли уровня цивилизации синтетического типа, создающейся порой в зонах межцивилизационного контакта, как в Индонезии, Корее, Турции и др.

Во второй половине XIX века Центральная Азия влилась в расширившиеся границы Российской империи, что далеко не лишило созданные уже в советское время и по советским лекалам союзные республики их национальной и религиозной самобытности.

Усилиями Санкт-Петербурга, а затем — Москвы, в этих республиках была выращена новая местная элита, объективно и сейчас сохраняющая ориентацию на Россию — по своему воспитанию, знанию русского языка, принадлежности в прошлом к советской элите. Осознание некой общности судьбы с Россией присутствует и в массовом сознании, равно как сохраняются традиции экономических, политических и культурных связей.

При распаде Советского Союза Россия избежала крупных конфликтов с южными соседями. Если не считать ввода Михаилом Горбачевым войск в Фергану и Ош, югославский сценарий там не присутствовал. До сих пор ни между Россией и центральноазиатскими государствами, ни между ними самими не существует формальных претензий территориального, политического, религиозного и иного характера. Развод прошел вполне цивилизованно, что дает основания надеяться на неконфронтационные отношения между членами некогда «единой исторической общности — советского народа». Но совместное проживание в общей стране в прошлом не гарантирует общности в будущем. Идентичность вырастает из признания народами общности и прошлого, и настоящего, и будущего.

Общее прошлое, которое началось с российского завоевания Хивы, Бухары и Коканда, с центральноазиатской точки зрения представляется сейчас далеко не безоблачным. Даже на уровне глав государств (в частности, от Президента Узбекистана Ислама Каримова) можно услышать упреки Москве за дискриминационные акции под флагом борьбы с басмачеством в 20-е годы, истребление национальной интеллигенции как врагов народа в 30-е годы, за необоснованность «узбекского» и «хлопкового» дел 80-х годов. И, конечно, гораздо дальше заходят радикально-националистические группировки, создающие в отношении России демонический образ исторического врага. Российские националисты отвечают своим центральноазиатским коллегам полной взаимностью, обвиняя бывшие союзные республики за высасывание всех соков из России в свою несуществовавшую экономику и неблагодарность Москве за ее цивилизирующую роль в регионе. В трогательном единстве с националистами находятся российские ультралибералы, считающие Центральную Азию «историческим балластом», который надо срочно сбросить, потому что он всегда тянул и продолжает тянуть экономику России на дно и мешает ей стать по-настоящему европейским государством.

Общее настоящее возможно при взаимном осознании общности угроз, идей и интересов, прежде всего экономических. Если общность угроз еще можно обнаружить — тот же Каримов говорит об опасности «южного экстремизма», то экономическое взаимодействие (как будет показано ниже) слабеет, а идейная общность практически отсутствует. Каждое из центральноазиатских государств, как и Россия, последние годы занимались в первую очередь укреплением собственной независимости, поиском национальной самоидентификации. Государствообразование в полной мере не закончено еще ни в одной стране СНГ, и в этих условиях трудно ожидать от них тяги к укреплению наднациональных институтов.

Общее будущее России и Центральной Азии по меньшей мере проблематично. И та, и другие сейчас гораздо больше озабочены проблемами выживания в ближайшем будущем, чем определением долговременных ориентаций. Но очевидно, что первоочередная ориентация на СНГ, а, значит, и на Россию — лишь одна из возможных для центральноазиатских государств моделей цивилизационного выбора. Другой является интегративная пантуранская модель с пантюркистской идеологией, предполагающая тяготение к Турции и через нее — к западным ценностям. Третьей моделью может стать панисламская, привязывающая Центральную Азию к основным центрам мусульманского мира. Наконец, теоретически нельзя исключать и попадание государств региона в китайскую сферу влияния, особенно по мере того, как восточноазиатский колосс будет вставать во весь экономический и политический рост. Центральноазиатские страны — на цивилизационном перепутье, и их предпочтение именно интегративной экстрарелигиозной модели СНГ — под большим вопросом. Перед Россией тоже стоит проблема цивилизационного выбора, только набор альтернатив меньше — быть европейской или самобытной, евразийской. Путь в Европу лежит через членство в Европейском союзе и НАТО, но надежды на то, что ее туда примут — ничтожно малы. Отсюда большая вероятность (хотя и гораздо меньшая желательность) продолжения российского евразийства (которое некоторые злые языки называют «азиопством») с его упором на интегративные процессы в СНГ.

Экономика: интеграция или дезинтеграция

Даже самые яростные противники Содружества независимых государств не возражают против приведения в порядок таможенных, торговых и платежных отношений между государствами СНГ, оптимизации двусторонних и многосторонних экономических связей. К этому подталкивают, помимо прочего, сохраняющиеся с советских времен хозяйственные контакты на уровне предприятий, прежнее разделение труда между республиками Союза.

Центральноазиатские государства, проводя структурную перестройку собственных экономик, стремятся сейчас избавиться от их однобоко сырьевой направленности. Заинтересованность в диверсификации экономики и развитии новых отраслей — легкой, пищевой, машиностроительной — подталкивает страны Центральной Азии к СНГ для осуществления технологической кооперации, а, главное, — в поисках возможного рынка сбыта для этих отраслей. Учитывая насыщенность мировых рынков, то, что они производят и произведут, купят скорее в России, чем где-то еще.

Из РФ поступает и некоторая финансовая подпитка в виде технических (фактически беспроцентных) кредитов, которые предотвращают образование серьезной задолженности центральноазиатских стран за межгосударственные поставки. Сохраняется интерес к России как к транзитному мосту на Запад, к морским воротам. Даже изоляционистский Туркменистан не против стать перевалочным пунктом на пути российской торговли с Югом, добиваясь функционирования железнодорожной магистрали через Россию, Казахстан и Туркменистан в Иран.

Однако, динамика и общий вектор развития экономических связей Центральной Азии — не в сторону России, и в этом есть большая доля ее собственной вины.

Стратегия «избавления от балласта» в лице центральноазиатских государств, которую проводило в жизнь правительство Егора Гайдара, была близорукой и не умной. Планы Гайдара, согласно которым без помощи от РФ эти государства станут беззащитны экономически и политически и автоматически сами вернутся в сферу российского влияния, но на более выгодных для России условиях, дали прямо противоположный результат — укрепление независимости национальных экономик Центральной Азии. Последовали дробление и регионализация рынков, появление влиятельных элитных групп, существующих за счет дезинтеграции постсоветского пространства. Сама же Россия вовсе не укрепила собственную экономику, а потому не смогла стать сильным экономическим магнитом для соседей.

В результате к настоящему времени товарооборот между Россией и Центральной Азией достигает едва одной трети от товарооборота между тогда еще союзными республиками. То, что казалось нерентабельным и неэффективным российским реформаторам, иначе было оценено иностранными инвесторами. Центральноазиатская четверка (за вычетом Таджикистана) стала лидером в СНГ по объему зарубежных инвестиций, в десятки раз превосходя по этому показателю Россию, если считать в душевом измерении.

Для частных российских инвесторов центральноазиатский рынок до сих пор не кажется привлекательным и сулящим быструю отдачу. Для государственных инвестиций — нет денег. Когда появятся интерес и деньги, боюсь, наиболее перспективные ниши центральноазиатской экономики будут уже заняты. Малый объем российских инвестиций объясняется и тем обстоятельством, что по многим ключевым отраслям экспортной направленности, которые развиваются наиболее быстро и куда поступает основная часть зарубежных инвестиций — нефтегазовый комплекс, золотодобыча, добыча цветных металлов — Центральная Азия и Россия выступают не столько партнерами, сколько прямыми конкурентами на мировом рынке.

Интерес стран Центральной Азии к транспортным коммуникациям не замыкается только на России и СНГ. Они активно ищут и находят альтернативные пути для транспортных потоков, разворачивая их в южном направлении. С завершением трансазиатской магистрали Париж — Анкара — Тегеран — Ташкент — Алма-Ата — Шанхай, Центральная Азия обретает выход в Европу, минуя Россию. Хорошо известны проекты маршрутов нефте- и газопроводов из центральноазиатских стран на запад и юго-запад в обход РФ, которые вызывают острые возражения Москвы. Центральноазиатские коммуникационные системы, ранее жестко завязанные на Советский Союз, неизбежно и в дальнейшем будут диверсифицироваться.

Как показывает мировой опыт, усиления интеграционных связей можно ожидать в первую очередь от тех групп государств, которые обладают более или менее однотипной структурой экономики. В этом смысле в начале 90-х годов, когда экономика советского типа доминировала и в России, и в Центральной Азии, перспективы их интеграции были лучше, чем сейчас. Страны достаточно далеко разошлись по палитре экономических моделей. Таджикистан (если там вообще можно говорить об экономике) и Туркменистан остались в рамках экономики советского типа, Узбекистан следует скорее китайскому варианту реформ, Киргизия демонстрирует наибольшую вестернизацию, а Казахстан ищет собственный путь. Можно ли все это в принципе состыковать с российской рыночной стихией, огосударствленной экономикой Белоруссии и т.д. в рамках единого интеграционного объединения — покажет время. Пока же шансы на успех имеют проекты ассиметричной интеграции, наглядным примером которого стало четырехстороннее соглашение о Таможенном Союзе, где к России и Белоруссии присоединились Казахстан и Киргизия, а остальные участники СНГ остались в стороне.

Безопасность: национальная или транснациональная

Сотрудничество России с центральноазиатскими странами в сфере безопасности является до сих пор наиболее продвинутым направлением взаимодействия. Объясняется это в первую очередь тем, что ни одно из государств региона не чувствует себя в полной безопасности, находясь по соседству с одной из самых нестабильных зон планеты. У них отсутствует система военно-политической защиты как от внутренних, так и внешних угроз. Афганский очаг нестабильности в зоне исламской дуги распространяется на север, дуга продавливается внутрь постсоветского пространства. Распространение на территорию одной из центральноазиатских стран (прежде всего — Таджикистана) афганского конфликта, способно взорвать весь регион, особенно учитывая отсутствие обустроенных границ между ними. Как минимум Узбекистан, Казахстан, Киргизия выступают сторонниками решительных действий для сохранения территориальной целостности Таджикистана, справедливо опасаясь в противном случае столкнуться не только с потоками беженцев, оружия, но и с выходом на повестку дня вопроса этнизации границ, сопровождаемой этническими чистками.

Колоссальной общей опасностью выступает складывание наркотического пути на Запад, ключевым звеном которого стали страны Центральной Азии. Все эти угрозы ничуть не менее актуальны и для России, которая также не имеет обустроенных границ с Центральной Азией и предпочла бы остановить экспорт нестабильности, оружия, наркотиков и воинствующего фундаментализма на внешнем периметре бывшего Советского Союза. Общность угроз с юга подкрепляется и общим беспокойством по поводу возможных намерений восточного соседа — Китая, превращающегося в мощную мировую державу с глобальными интересами. Военное сотрудничество с Российской Федерацией для центральноазиатских государств является во многом безальтернативным. Их недавно созданные и малобоеспособные армии оснащены российским оружием. Закупать вооружения в других странах — не по карману и бессмысленно, поскольку непривычные системы оружия требуют прохождения военнослужащими специальной дополнительной подготовки. В Центральной Азии практически отсутствует самостоятельная система подготовки военных кадров, опыт военного строительства и организации обороны. Заинтересованность в российской помощи для решения этих проблем налицо, прежде всего со стороны Казахстана, Киргизии и Таджикистана. Кроме того, в Центральной Азии находятся многочисленные военные объекты и предприятия оборонной промышленности, которым можно найти применение только в рамках единой «постсоветской» структуры. Все названные факторы объясняют готовность центральноазиатских стран пойти на сохранение общей с Россией системы противовоздушной обороны, что зафиксировано соглашением в феврале 1995 г.: оставить за российскими пограничными частями функцию охраны некоторых участков общих границ СНГ; практически поддержать миротворческие усилия в Таджикистане и т.д.

Но означает ли это, что Россия и страны Центральной Азии вместе с другими участниками СНГ добились успехов в создании системы коллективной безопасности или даже оборонного союза, как это предусматривалось Ташкентским договором 1992 г.? Скорее нет, чем да. Коллективная оборона, по определению, возможна только при наличии общего врага. Такого врага нет, и трудно себе представить, чтобы, скажем, у Туркмении и Белоруссии в принципе мог появиться общий враг. Концепция коллективной безопасности обычно предполагает применение санкций по отношению к агрессору. На пространстве СНГ происходит множество конфликтов, и еще ни разу участникам Ташкентского договора не удавалось (и не удастся) определить, кто является агрессором и какие санкции можно применить.

Вместе с тем у центральноазиатских государств в настоящий момент нет средств для реализации заявленных в Договоре о коллективной безопасности целей. Военное сотрудничество по многим направлениям носит чисто словесный характер и определяется готовностью Москвы оказывать конкретную материальную помощь уже сейчас. Но Россия, которая не в состоянии в полной мере обеспечить финансово потребности своей обороны, еще менее способна серьезно укреплять обороноспособность других стран. К тому же внутри самой Российской Федерации не утихают дискуссии о том, нужно ли ей вообще ставить перед собой цель воссоздания единого постсоветского пространства в рамках системы коллективной безопасности или лучше перестать тянуть на себе слишком тяжелый воз оборонного партнерства в СНГ и сосредоточиться на укреплении собственной военной машины. Военное присутствие в Таджикистане вызывает в России (как и в Центральной Азии) весьма смешанные чувства. За вывод российских военных из Таджикистана, согласно опросу общественного мнения, выступает 50% граждан РФ, за сохранение их там — 20% и за увеличение численности — 12%. Против миротворчества в Таджикистане и охраны чужих границ выступает значительное количество политиков и экспертов, опасающихся, помимо прочего, что это может стать детонатором взрыва антироссийских настроений в Центральной Азии и во всем исламском мире.

Международные отношения: координация или рассогласование?

На координацию внешнеполитической деятельности Россию и страны Центральной Азии подталкивают общие угрозы безопасности, а также определенная изоляция от других соседей, в которой они оказались. РФ сталкивается с невозможностью взять европейский барьер. Внешние границы мусульманских республик бывшего СССР приходятся на Иран, Афганистан и Китай — партнеров интересных, но только потенциально, а не сейчас. Россия и центральноазиатские страны находят общий интерес в развитии контактов с третьими странами (в частности с Ираном), противоречащий интересам многих других государств мира.

Но тем не менее Россия, чем дальше, тем больше, оказывается лишь одним из субъектов международного права, с которым страны Центральной Азии считают нужным сверять часы по внешнеполитическим вопросам. В первую очередь, они уже сверяют часы друг с другом в рамках Сообщества стран Центральной Азии со штаб-квартирой в Ташкенте. Это объединение — для себя и вне рамок СНГ — функционирует весьма активно, хотя и выявляет некоторые внутрирегиональные противоречия (по воде, ресурсам и т.д.). Разногласия неизбежны и потому, что каждое государство Центральной Азии располагает своей собственной системой международных экономических и политических связей. В то же время новые политические элиты в Центральной Азии рассматривают вхождение своих государств в систему мировых и региональных связей и институтов как приоритетную национальную задачу. В 1992 г. все центральноазиатские страны, а также Азербайджан и Афганистан вступили в Организацию экономического сотрудничества, созданную в 1985 году Ираном, Пакистаном и Турцией.

Политика сближения с последней стала чуть ли не обязательным атрибутом внешнеполитической ориентации стран Центральной Азии, что, конечно, кажется более целесообразным, чем проиранская ориентация. Динамично развивающаяся Турция, научившаяся находить общий язык и с Западом, и с аравийскими эмиратами, представляется весьма привлекательным покровителем. Со своей стороны, Турция заинтересована в расширении своего влияния в исламском мире, освоении новых рынков, и о серьезности ее намерений говорит создание в Анкаре специального министерства, занимающегося вопросами экономического сотрудничества с северными соседями. Вместе с тем, по мнению ряда экспертов, ожидания в Центральной Азии относительно связей с Турцией находятся на уровне, по-видимому, превышающем возможности Турецкой Республики, а пропаганда идеи общности всех тюрок может натолкнуться на ответный рост местного национализма.

Перспективы укрепления позиций Ирана в регионе кажутся менее предпочтительными из-за гораздо большей исламизации режима, что пока не созвучно настроениям в Центральной Азии, слабости экономической модели Ирана, отсутствия у него поддержки Запада и языковой общности с преимущественно тюркоязычными центральноазиатскими народами.

Афганское влияние, пока относительно опосредованное, неизбежно будет усиливаться по мере продвижения талибов на север страны и возможного вытеснения оттуда таджиков (которых больше, чем в Таджикистане) и узбеков. Уже сейчас талибы ведут против узбеков и таджиков войну на четыре фронта: против Ахмад Шаха Масуда в Панджшере, против Дустума под Салангом, против узбеков и исмаилитов в афганском Бадахшане, против узбеков и проиранских таджиков под Гератом. Если принять во внимание официально неподтвержденные данные о том, что часть авиации Масуда уже передислоцировалась в г. Куляб в Таджикистане, а семья президента Афганистана Раббани эвакуирована в Душанбе, то окажется, что афганский конфликт уже вступил на землю Центральной Азии, и где он остановится — неясно.

Что же касается интересов Запада в Центральной Азии, то они незначительны. Заинтересованность в трансконтинентальных транспортных магистралях через Центральную Азию может проявиться только спустя десятилетия, а запасы сырья не настолько велики, чтобы серьезно повлиять на ситуацию на мировом рынке, подобно ближневосточной нефти. Запад явно не спешит брать на себя хотя бы часть ответственности за то, что происходит в Центральной Азии, и тем более не будет втягиваться в конфликты с сомнительными шансами на успех. При этом от западных стран нельзя ожидать поддержки усилий России воздействовать на ситуацию, которые воспринимаются как проявления «имперской политики». В этих условиях спорадические всплески российской дипломатической активности при отсутствии последовательно активной политики в регионе ослабляют возможности влияния и коордиации внешней политики. И это наглядно видно, скажем, на Парламентской ассамблее ОБСЕ, где центральноазиатские представители голосуют чаще с Турцией, чем с Россией.

Человеческое измерение: общность или разобщение

В советское время миллионы русских и украинцев жили в Центральной Азии, не испытывая дискомфорта или дискриминации. Местное население почти поголовно говорило на русском языке, училось на общих с Россией учебниках и смотрело те же телепрограммы. До настоящего времени значительная часть населения центральноазиатских стран сохраняет приверженность многим элементам российской культуры и пришедшим вместе с ней и благодаря знанию русского языка западным ценностям.

После распада СССР элиты центральноазиатских республик проявили большую осторожность в решении проблем прав человека вне зависимости от национальности, чтобы не провоцировать межэтнические конфликты в таком этническом котле (не плавильном в отличие от США), которым является Центральная Азия. И надо отдать им должное: ни в одном из государств региона не пошли по пути дискриминации при получении гражданства или использования родного языка. Однако, это не предотвратило массовой миграции из региона, прежде всего — русскоязычного населения из-за усилившихся проявлений бытового национализма, трудностей с поиском работы, отстранения представителей нетитульной национальности от должностей в госаппарате и нежелания русских жить за границей. Отток славянского населения начался еще в 1989 году, а к настоящему времени общее количество уехавших из Центральной Азии в Россию далеко перевалило за 3 млн. человек. Ткань человеческих связей безвозвратно рвется, создавая проблемы и в России (прием и обустройство мигрантов), и в Центральной Азии (уезжают прежде всего люди трудоспособных возрастов, квалифицированные специалисты), и в их взаимоотношениях.

Проблема русскоязычного населения болезненно воспринимается Москвой, особенно Государственной Думой, принимающей заявления едва ли не по каждому реальному или мнимому факту нарушения прав граждан нетитульной национальности и их организаций. На это следует не менее болезненная реакция лидеров региона и растущее восприятие русскоязычных как «руки Москвы». Позиция российских средств массовой информации, не щадящих честолюбия не только своих, но и зарубежных руководителей, и говорящих не столько о достижениях, сколько о проблемах соседних стран, также не вызывает восторга в Центральной Азии, где свобода слова гораздо более ограничена. Сохранение единого информационного пространства оказывается под большим вопросом. Даже такой сторонник интеграции, как президент Казахстана Нурсултан Назарбаев сомневается в его необходимости, если центральноазиатские страны в этом пространстве не представлены или представлены в негативном свете.

Механизм сотрудничества: дееспособный или бездействующий

В процессе создания Содружества независимых государств возник довольно разветвленный механизм межгосударственных органов: Совет глав государств, Совет глав правительств, Исполнительный комитет СНГ, Межпарламентская ассамблея СНГ, Межгосударственный экономический комитет, Штаб по координации военного сотрудничества и т.д. Сохраняются нормальные многолетние отношения между президентами России и Центральной Азии, идущие еще со времен горбачевского Президентского совета и даже Политбюро ЦК КПСС. Ориентация на СНГ остается значимой для значительной части местных элит.

Однако не секрет, что аппарат учреждений и ведомств СНГ не выдерживает никакого сравнения со структурами типа Европейского союза — ни по разветвленности, ни по численности, ни по эффективности. Все органы Содружества, в отличие от ЕС, действуют только как координационные, а не наднациональные. Против создания наднациональных структур категорически возражает целый ряд стран-участниц, в том числе Узбекистан и Туркмения, что отражает боязнь безусловного доминирования России. Кроме того, общая нестабильность на всем постсоветском пространстве и в России, в частности, диктует осторожность в делегировании части суверенитета наднациональным органам этого нестабильного пространства. Межгосударственный экономический комитет (МЭК), призванный содействовать восстановлению разорванных хозяйственных связей, практически не функционирует, а ряд стран в него не входит вовсе. Так, Туркменистан не захотел подписывать соглашение о создании МЭК, поскольку имел бы в нем меньше голосов, чем его злостный должник — Украина. Межпарламентская ассамблея собирается редко и недалеко продвинулась в реализации своей главной задачи — разработке модельных законопроектов для стран СНГ. Работа в аппарате СНГ остается не престижной и чиновники всех стран воспринимают ее как ссылку. Изначально предполагалось, что в правительствах всех участников Содружества будут созданы специальные министерства по делам сотрудничества, которые будут подталкивать интеграцию. Но по сути только в России существует относительно дееспособное министерство, но и у него, по красноречивому признанию его руководителя Амана Тулеева, «нет ни соответствующих прав, ни средств, ни полномочий, — и многие наши идеи и планы, как в стену, упираются в Минфин и Минэкономики».

Традиционные дипломатические отношения в рамках СНГ фактически не работают: вряд ли можно найти в мире хоть еще одну организацию, в которой вычеркивались бы подписи из уже подписанных договоров, а подписанные соглашения просто не выполнялись. Механизм Содружества так же далек от совершенства, как в тот период, когда создавалось СНГ, или Ельцин подписывал свой указ.

Интересы России и политика для России в Центральной Азии

На основании всего сказанного становится понятным, почему «Стратегический курс России с государствами-участниками Содружества независимых государств» применительно по крайней мере к Центральной Азии, представляется в краткосрочной перспективе нереалистичным. В ближайшем обозримом будущем Россия будет находиться в геополитической обороне или даже отступлении, что диктует необходимость четкого формулирования жизненно важных интересов и приоритетов в их достижении. Главное для нее — создание благоприятного международного окружения, которое, если бы не способствовало, то и не препятствовало проведению демократических преобразований внутри страны.

С экономической и политической точек зрения Центральная Азия является относительно наименее важным для России на всем постсоветском пространстве. Но одновременно этот регион в большей степени, чем другие, может рассматриваться как источник угроз безопасности. Россия не меньше, чем сами государства Центральной Азии, заинтересована в стабильности в этом регионе. Россия не может просто махнуть рукой и не иметь дел с недемократическими режимами Центральной Азии, как предлагают некоторые российские либеральные изоляционисты.

Нельзя быть уверенным в том, что после распада СССР в Центральной Азии возник новый «вечный порядок», которому ничего не угрожает. Слияние афганского и таджикского конфликтных потенциалов способно полностью разрушить баланс сил в Центральной Азии, создать на наших южных границах обширный пояс нестабильности в зоне «исламской дуги».

Любые конфликты на конфессиональной и этнической основе способны возродить призрак этнизации границ и повлечь за собой массовый исход в Россию некоренного и части коренного населения региона, незаконную эмиграцию миллионов людей в Европу. Центральноазиатский пояс нестабильности будет иметь все шансы сомкнуться с кавказским. Непосредственно к российским границам, сейчас неохраняемым, переместятся многочисленные партизанские группировки, включая афганских моджахедов всех мастей и национальностей. Россия не может позволить себе утратить и возможность предотвращать угрозы глобального порядка в Центральной Азии: неконтролируемую утечку ядерных компонентов и технологий (в Таджикистане, Киргизии, Казахстане и Узбекистане производится или производился оружейный уран) («Оружейный уран» ни в одной из центральноазиатских республик не производился. Вырабатывались лишь компоненты и так называемый первичный уран-238. Все остальные процессы обогащения и выработки плутония производились на территории Российской Федерации. — Прим. редакции.), политизацию ислама, волну территориальных претензий и переделов, развитие мощнейшей наркоторговли.

Стабильность в регионе зависит почти исключительно от внешних факторов, и я не вижу другой страны, которая могла бы внести в поддержание этой стабильности больший вклад, чем Россия. При этом надо сознавать, что у нее не хватит сил на большее, чем помощь в поддержании статус-кво и порядка в регионе. Безусловно уважая суверенитет и территориальную целостность центральноазиатских государств, Россия должна выделить в качестве основных в отношениях с ними вопросы взаимной безопасности, межэтнических отношений и гарантий основных прав граждан.

В экономических связях нельзя зацикливаться на глобально- интеграционистских планах в ущерб нормализации существующих отношений. Следует просто выполнять положения Таможенного Союза с Казахстаном и Киргизией, совершенствовать платежные отношения между странами, выходя на создание единого валютного рынка. Полезным было бы более тесное сотрудничество в создании общих информационных сетей и системы телекоммуникаций. Возможно развитие связей приграничных областей по модели подписанного в Омске в 1995 г. соглашения, участниками которого стали 12 территорий Российской Федерации и 9 северных областей Казахстана.

Сотрудничество с Центральной Азией в сфере безопасности неизбежно. Но сохранение системы обороны бывшего Союза на этом участке — разорительно и к тому же консервирует устаревшее геополитическое видение ситуации. Общий договор о коллективной обороне с четкими гарантиями безопасности для стран региона невозможен и не нужен. Некоторые из этих стран (прежде всего — Казахстан, в последнюю очередь — Таджикистан) могут рассматриваться как перспективные союзники, остальные — как стратегические партнеры. Союзнические отношения предполагали бы институционализацию консультаций по вопросам безопасности, совместное оборонное планирование, создание коалиционных вооруженных сил и командований, совместную боевую подготовку, тесное военно-техническое сотрудничество, гарантии территориальной целостности со стороны России. Партнерство может включать в себя помощь в строительстве национальных вооруженных сил, поставки военной техники, военно-экономическое сотрудничество.

Российское военное присутствие в регионе может сдерживать некоторые конфликты, но полностью контролировать или прекратить их оно не в состоянии. Россия уже взяла на себя чрезмерное бремя военных обязательств в ситуации, когда тяжесть миротворческой ответственности и охраны границ с ней не хочет или не может разделить никто. Ни Запад, опасающийся втягиваться в конфликты с непредсказуемым исходом, ни страны Центральной Азии, способные выставить символические контингенты сомнительного качества, расходы на содержание которых несет Россия, равно как и основные потери в миротворческих операциях, и моральные издержки в связи с постоянной критикой за «имперскую политику». Нести материальный и политический груз миротворчества практически в одиночку — не в интересах и не в силах России. Руководитель российских программ Фонда Карнеги Стив Сестанович пишет: «Вероятность того, что российские войска станут проводником неоимпериализма, значительно возрастет, если их использование будет идти вне многосторонних структур, без дисциплинирующего воздействия мандатов ООН, без подразделений и командиров из других стран, без досконального контроля и т.п.». Я абсолютно согласен, что получение российскими миротворцами в Таджикистане мандата ООН, а еще лучше — отправка туда международных миротворческих сил под эгидой ООН, было бы крайне полезно. Но мы вряд ли этого дождемся. Сама же Россия должна постепенно свертывать свое военное присутствие по мере обустройства границ с бывшими союзными республиками. Охрану российскими пограничниками некоторых участков внешней границы Центральной Азии следует рассматривать исключительно как временную меру. Странам региона, как и России, нужны собственные обустроенные границы и собственные пограничные части. Пока же необходимо исключить практику формирования российских миротворческих и пограничных частей за счет местных добровольцев, что только подрывает боеспособность этих частей.

Особенно опасно превращение российских сил в пешку в чужой игре в Таджикистане. В этом случае междоусобный военный конфликт, подпитываемый из Афганистана, может легко перерасти в транснациональный религиозный и антироссийский джихад. Российским войскам ни в коем случае нельзя позволять втягивать себя во внутритаджикские столкновения на стороне правительства.

В то же время Россия располагает большим набором рычагов давления на Душанбе, о чем свидетельствуют и первые серьезные успехи межтаджикских переговоров. Стабильность и порядок в Таджикистане может обеспечить только участие в переговорном процессе, а затем — в управлении страной всех регионов (поскольку конфликт носит прежде всего межрегиональный характер), всех клановых и политических сил (не деля их на «хорошие» и «плохие»). По-прежнему перспективны идеи «круглого стола» всех региональных лидеров Таджикистана, легализации всех действующих в республике партий и движений. Необходимы соблюдение прекращения огня, обмен военнопленными и заключенными по принципу «всех на всех». И форсирование переговорного процесса под эгидой ООН в целях скорейшего создания коалиционного правительства.

В отношениях с Центральной Азией нельзя занимать морализаторскую или нравоучительную позицию в стиле «старшего брата». Добиваться демократизации тамошних режимов в качестве условия партнерства — бессмысленно. Демократия — редкая гостья к югу и к востоку от России. В Центральной Азии нескоро появится (если вообще появится) альтернатива сложившейся модели государственной власти, основанной на однопартийности (партия Президента), борьбе с инакомыслием и сильном этатизме. Это не значит, что Москва должна забыть о правах проживающих там русских. Напротив, российскому руководству должно быть очевидно, что усилия по поддержанию мира и стабильности в Центральной Азии в целях сохранения русскоязычного населения на месте постоянного проживания неизмеримо более просты и дешевы, чем обеспечение благоприятных условий для их иммиграции. Но русских в Центральной Азии надо поддерживать не враждебной риторикой, а реально, улучшая условия для бизнеса, создания рабочих мест, поддерживая российское культурное влияние, светское в своей основе. Необходимо заключение двусторонних соглашений о правовом статусе граждан, постоянно проживающих на территории друг друга, об упрощенном приобретении гражданства и регулировании процесса переселения и защиты прав переселенцев. Необходимо добиваться ратификации конвенции СНГ по правам и основным свободам человека, подписанной еще в мае 1995 г., в том числе Киргизией и Таджикистаном, но до сих пор ратифицированной только российским парламентом. Ждет ратификации (в том числе и в Думе) Конвенция СНГ об обеспечении прав лиц, принадлежащих к нацменьшинствам.

Что же касается механизмов Содружества независимых государств, то ключи от интеграции находятся в Москве. Если идеалом видится модель ЕС, то идти к ней надо последовательно и целеустремленно. Тогда мы, может быть, узнаем, кто в российском правительстве отвечает за отношения с Таджикистаном или с Центральной Азией в целом.

Источник