Статистика Суддепа: треть всех преступлений совершают рецидивисты
Лидером по этому показателю стала Мурманская область – в ней почти половина от всех преступлений (47,1%) совершают лица, которые ранее уже были осуждены за совершение преступлений. Второе место в этом рейтинге занимает Омская область, замыкает тройку Республика Коми.
Среди федеральных округов лидерство по проценту преступлений, совершенных рецидивистами, занимает Северный федеральный округ с показателем в 37,5%. В нем выделяются Республика Хакасия, Омская и Иркутская области, Алтайский край.
В Центральном и Южном федеральных округах этот показатель составляет 29,2%. В Москве рецидивисты совершают 18,2% от всех преступлений, а в Московской области – целых 29,6%. Для сравнения: Санкт-Петербург (26%) и Ленинградская область (28,3%) по этому показателю отличаются незначительно.
Наименьший процент преступлений, совершенных ранее осужденными лицами, наблюдается в Северо-Кавказском федеральном округе – 23,8%. В этом же округе выявлено два субъекта с наименьшим числом рецидивистов – Республика Ингушетия (7,7%) и Чеченская Республика (9,1%).
В Уральском и Дальневосточном федеральных округах показатель незначительно превышает средний по стране.
Зато статистика по военным судам округов значительно отличается от таковой по судам общей юрисдикции. В среднем только 5,4% преступлений, подсудных этим судам, совершают ранее судимые лица.
Ознакомиться с полным текстом Статистических сведений по показателю «Доля лиц, ранее осуждавшихся за совершение преступлений, в общем количестве лиц, осужденных на основании обвинительных приговоров, вступивших в законную силу» за 2017 год можно здесь (.xls).
Источник
«Горьковатая статистика»: 85 процентов российских заключенных — рецидивисты
Руководство Федеральной службы исполнения наказаний отмечает высокий процент рецидива среди осужденных, сообщает ТАСС. На слушаниях в Общественной палате РФ сообщил первый заместитель директора ФСИН Анатолий Рудый заявил, что из 673 тысяч осужденных 85 процентов — это люди, которые были два и более раз судимы. Рудый связал это с тем, что достаточной постпенитенциарной реабилитации не происходит. По его словам, бывает, что осужденного никто не ждет на воле, он не видит себя там. «У нас, в наших учреждениях для него абсолютно привычная среда обитания. Он хочет попасть, как некоторые из них говорят, на свою шконку», — утверждает Рудый. Он отметил, что осужденные совершают преступления, едва освободившись из мест лишения свободы, по дороге к своему региону.
Первый заместитель директора ФСИН отметил важность проблемы ресоциализации и призвал общественные организации, правозащитные структуры заниматься не только контролем за соблюдением прав человека в местах лишения свободы, но и помогать осужденным вернуться к нормальной жизни. «Мне бы хотелось, чтобы мы, прежде всего, работали вместе над тем, чтобы создать определенные условия для работы осужденных, получении ими профессии, более правильного, грамотного проживания тюремного населения и самое главное — условия для постпенитенциарной социализации», — отметил первый заместитель директора ФСИН. «То, как мы потом на свободе принимаем уже свободных людей — это играет большую роль, вернутся они к нам или найдут себя в обществе», — подчеркнул Рудый.
Источник
«Страх мало кого может исправить»
В России заключенные, отсидев срок, часто снова идут на преступление. В Норвегии количество рецидивов минимально. О том, как этой стране удалось добиться такого результата, рассказал правозащитник Леонид Петрашис.
В Норвегии число заключенных составляет 72 на 100 тысяч жителей — это в 10 раз меньше, чем в США (730) и почти в 7 раз меньше, чем в России (486). Группа российских правозащитников — преимущественно, члены общественных наблюдательных комиссий (ОНК) — недавно посетила Норвегию по приглашению Минюста страны. О жизни норвежских заключенных и правоохранителей «Росбалту» рассказал один из членов делегации, региональный координатор российского проекта ОНК в ЮФО, председатель ОНК Ростовской области Леонид Петрашис.
— Норвежские тюрьмы считаются передовыми и образцовыми. Но далеко не все понимают, зачем тратить на преступников столько сил и средств.
— Условия содержания в норвежской тюрьме действительно многим кажутся неоправданно комфортными. Но в этом и заключается основная идея тюрьмы «по-норвежски»: человек не должен испытывать здесь дополнительных страданий, а лишь осознавать свою изоляцию от окружающего мира.
Это феномен скандинавских стран и, в частности, Норвегии. Без применения грубых методов, с соблюдением прав человека, им удается снизить показатели преступности и минимизировать рецидивы. Основополагающие принципы: «Плохая тюрьма не исправляет преступника», «Чтобы исправить человека, нужно, прежде всего, его уважать».
— Когда начались судебные слушания по делу Брейвика, весь мир облетели кадры из зала суда. Никаких клеток, сам «норвежский стрелок» — в костюме и белоснежной рубашке. Все предельно корректны и учтивы, перед процессом судья протягивает руку обвиняемому. Для российского зрителя картина фантастическая и, скорее всего, непонятная. С вашей точки зрения, это был показательный процесс или норма для Норвегии?
— Для норвежского общества и правосудия преступление Брейвика стало серьезнейшим испытанием. Поначалу была информация, что это дело рук мигрантов. А когда стало понятно, что бойню на острове устроил коренной норвежец, у всех, конечно, был шок. Однако представители правосудия решили, что в любом случае нужно оставаться людьми, и все должно проходить в строгом соответствии с законом. Сотрудники норвежского Министерства юстиции нам не раз заявляли, что тюрьма — это отражение жизни в обществе, они так относятся ко всем преступникам, и Брейвик не стал исключением.
— Считается, что в Норвегии заключенные живут обычной жизнью, не испытывая недостатка ни в чем, кроме свободы. Тот же Брейвик содержится в трехкомнатной камере площадью 24 квадратных метра…
— Да, террорист, лишивший жизни свыше семидесяти человек и приговоренный к 21 году лишения свободы, живет в хороших условиях. В его трехкомнатном помещении есть тренажерный зал, компьютер, душевая комната, спальня, кухня. Его посещает психолог.
Недавно в Норвегии построили тюрьму «Хальден». Она рассчитана на 200 человек. Не отель, но очень на него похожа. Норвежские правоохранители считают, что для психологического комфорта и преодоления тюремного стресса очень важно приблизить условия содержания к «домашним». У каждого заключенного — отдельная комната, в которой есть деревянная кровать, письменный стол и стул, телевизор, холодильник, микроволновая печь.
В норвежских тюрьмах разрешается иметь радиоприемники, телевизоры, видео- или аудиомагнитофоны. Некоторым заключенным может быть предоставлен доступ в Интернет.
Очень важно, что разрешается иметь личные вещи, которые, как и привычные увлечения, вроде игры на гитаре, чтения книг, помогают не терять связь с внешним миром. В комнате для свиданий создана игровая зона для детей. Здесь есть книги, картины, везде игрушки, мягкие ковры, теплый свет — все сделано для того, чтобы ребенок, встречаясь с родителем, ощущал себя в безопасности. Есть тренажерный зал, спортивные площадки на открытом воздухе. Соблюдается норма площади 6-8 квадратных метров на человека. Все осужденные обязаны работать или учиться. Они — полусвободные люди, которые относятся к происходящему как к случайности. И это видно по их глазам…
Когда мы были в тюремном реабилитационном центре (там сидят заключенные, которые выйдут на свободу через полгода), нам рассказали о главном принципе работы тюремной системы Норвегии: «Прежде чем достать человека из тюрьмы, нужно достать тюрьму из человека». В России же, замечу, тюрьма в человеке может сидеть с рождения, и после освобождения это чувство только усиливается.
Реабилитационный блок в тюрьме, которую мы посетили, располагается в здании XVIII века. Осужденные имеют возможность общаться между собой, ходить к друг другу в гости, заниматься с инструктором по йоге, играть в шахматы, шашки, футбол. В блоке сотрудники учреждения работают без спецформы — чтобы заключенные отвыкали от тюрьмы, готовились к жизни за ее пределами. Здесь же трудятся люди, которые будут «вести» отсидевших свой срок на свободе. За каждым заключенным закреплены несколько человек — они будут заниматься проблемами его проживания, трудоустройством, лечением, долговыми обязательствами.
В Норвегии самый низкий процент преступного рецидива. Ниже только в Японии и в арабских странах. Но там это происходит за счет религии и жесткости условий содержания. Я думаю, это не наш путь. Кстати, в норвежских тюрьмах много русскоговорящих, которые, как и все, живут в нормальных условиях и не выглядят несчастными. Чаще всего сотрудники выстраивают с заключенными нормальные человеческие отношения, чтобы они не ощущали разницы с обычной жизнью, на них не кричат, уж тем более их не бьют.
— В стране насчитывается чуть более 4 тыс. заключенных. Создается впечатление, что за решетку попадают только самые опасные преступники, исправить которых невозможно. Но статистика рецидивов говорит об обратном. Есть ли здесь связь с мягкими условиями содержания?
— Отмечу, что условия содержания не «мягкие» — они просто соответствуют закону. Норвежцы считают, что жестокость наказания не влияет на исправление. Главная задача — вернуть человека в общество. Поэтому заключенные не лишены избирательных прав, продолжают заниматься творчеством, самообразованием.
К осужденным, содержащимся в более строгих условиях (в одиночных камерах), прикреплен специальный сотрудник — нахождение в полном одиночестве считается жестоким обращением. И это несмотря на то, что максимальный срок одиночного содержания не превышает четырех недель (Брейвик — единственное исключение).
— Можно ли в таком случае говорить об обратной зависимости — о том, что более жесткие условия содержания заключенных могут негативно сказаться на их дальнейшем поведении?
— В России рецидивистов — до 70%, в США — до 80%. В Европе — в среднем 50%. Страх — это сильный стимул, но мало кого он может исправить. Из-за него на преступления не идут лишь единицы.
Вся уголовно-исполнительная система в Норвегии построена на отсутствии привычного нам психологического подавления личности. В тюрьме нет наказаний за проступки. Есть только специальные помещения для тех, кто может причинить вред себе или окружающим. Тюремный персонал не имеет при себе оружия и на 40% состоит из женщин — считается, что они более эффективно сглаживают и предупреждают конфликты, создают более благоприятную среду в тюрьме. По возможности, сотрудники уголовно-исполнительной системы пытаются заменить наказание на условное, отправить на исправительные работы, надеть браслеты и т.п.
Основной проблемой норвежкой УИС является рост преступности среди мигрантов. Работу с ними затрудняют языковые барьеры, различие культур. Основные «клиенты» тюрем — это выходцы из стран бывшего СССР. Кроме того, есть люди из Югославии, арабских стран. 70-80% заключенных — это приезжие. Но я отмечу, что представители тюремной системы на это очень четко реагируют, стараются держать все под контролем.
В полиции задержанные могут содержаться только до 48 часов, для этих целей оборудован целый комплекс камер видеонаблюдения. Нам показали весь путь, который проходит задержанный с момента привода в полицейский участок и до перевода в тюрьму. При входе в тюрьму всем выдали памятки на разных языках, в том числе на русском: «Добро пожаловать в тюрьму Осло».
При помещении человека в камеру его обязательно осматривает медик, несмотря на то, что срок задержания — не более 48 часов. В каждой камере имеется место для сна с мягким матрасом, умывальник, туалет, большие часы. Задержанным предоставляют средства личной гигиены, кормят три раза в день. Полицейский, который нас сопровождал, рассказал, что на ночь в камерах полностью выключается свет, а наблюдать за задержанными позволяют видеоустройства ночного видения.
— Как вам кажется, представители российской пенитенциарной системы сегодня ощущают необходимость брать пример с норвежских коллег?
— Да, конечно. Но надо отметить, что в Норвегии вкладываются большие деньги в обучение сотрудников УИС, в обмен опытом с коллегами из других стран. В России же огромное количество денег тратится на УИС.
На одного норвежского заключенного или подозреваемого в среднем тратится около 1200-1500 крон, то есть где-то 7-9 тысяч рублей, из них 20% идет на самого заключенного. У нас примерно 750 рублей в сутки, из них на человека идет всего рублей 90-100. Заключенных миллион — затраты огромные. При этом у норвежцев есть ответ на то, куда ушли деньги, — это показатель рецидивов. У нас же. Граждане выходят из тюрьмы, потеряв все социальные связи: семьи нет, работы нет, идти некуда. Проще — и так часто бывает — вернуться обратно. А в бараке на 100 человек опытные «инструкторы тюремного быта» уже научили, как легко заработать. Вот и получается, что на свободу выходит носитель тюремной субкультуры, который в обычном обществе надолго не задерживается.
Чем больше заключенных ресоциализировано, тем меньше будет рецидивов. Особенно опасны первые часы после освобождения. В Норвегии это хорошо понимают, и поэтому для бывших заключенных снимается жилье на первое время, предоставляется работа. Иногда жилье снимают до конца жизни, но это делает уже не тюрьма, а муниципалитет. У работников УИС и чиновников одна цель — безопасность всего общества. В России человек выходит на свободу, чаще всего, еще более криминальным, чем был раньше. Успешный опыт Норвегии может стать хорошим базисом для закладки совершенного иного принципа работы системы отбывания и исправления наказаний в России, которая нуждается в реформировании и гуманизации.
— В тюрьму порой попадают люди, оступившиеся или нанесшие вред не умышленно. Как можно оградить таких заключенных от влияния криминального мира за решеткой? В России эта проблема решается?
— Норвежцы многие вопросы решают в «ручном режиме» — начальник тюрьмы может созвониться с коллегой и просто договориться о том, какого заключенного куда лучше отправить. Так же решается и вопрос об обмене или перераспределении осужденных для лишения их криминальных связей в своей тюрьме. В России же дела обстоят иначе. Иногда криминальные лидеры тюремной субкультуры могут даже использоваться сотрудниками, чтобы легче было управлять заключенными – речь идет о «красных» и «черных» зонах.
— А разница в зарплатах у норвежских и российских тюремщиков велика?
— Норвежцы в УИС получают достаточно высокую зарплату. Очень грамотно построена система образования. Чтобы попасть на аттестованную должность в тюремное ведомство, нужно пройти специальное двухгодичное обучение в образовательном учреждении службы исполнения наказаний — Академии KRUS. Отбор курсантов объявляется каждый год, конкурс – около 10 человек на место. Ежегодно обучение могут пройти всего 175 человек. Им выплачивается стипендия в 300 тысяч крон в год (1 крона — 6,3 рубля). Помимо преподавания теории, для студентов обязательно предусматривается прохождение практики в тюрьмах. Всего же в тюремной системе Норвегии работают 3600 человек, численность сотрудников УИС составляет 325 человек. После окончания Академии сотрудник получает 200-250 в месяц и больше. В полиции заплата еще выше.
В России полковник военнослужащий получает более 100 тысяч рублей, а полковник полиции — 50-60 тысяч (столько же примерно и полковник ФСИН). Сотрудники ФСИН зарабатывают официально в среднем от 20 до 50 тысяч — это если не учитывать «теневую сторону» вопроса. В Норвегии же сама система не дает возможности для коррупции.
— То есть коррупции там нет совсем?
— Мы спрашивали об этом сотрудников — они не сразу поняли, о чем мы говорим. Там несколько иные отношения в обществе между людьми — все общаются на равных. Например, в реабилитационном центре сотрудники питаются за одним столом с осужденными. Когда мы были там, пошли вместе пообедать — и начальник тюрьмы помогал работнице кафе накрывать нам на стол. Представьте себе такую картину у нас — начальник СИЗО кормит правозащитников…
Структурно пенитенциарная система Норвегии состоит из центрального аппарата, региональных управлений и, собственно, подразделений – тюрем. При этом низовым подразделениям передан максимум полномочий. В России же действуют много служб — отдел безопасности, отдел охраны, оперативный отдел, режимный отдел, отдел воспитательной работы, УСБ, спецотдел, тыл, производство, медсанчасть, плюс, управления и начальники курирующих отделов. В итоге — масса отчетов, справок и совещаний. У норвежцев нет этой вертикали подчинения. Есть начальник отделения и сотрудники со своими обязанностями. По телефону тоже никто не позвонит и не скажет, кого «закрыть», а кого отпустить. Но при этом контроль организован на высоком уровне, как и распределение обязанностей между сотрудниками.
В Норвежских тюрьмах много вольнонаемных работников, которые никакого отношениях к системе уголовных наказаний не имеют. Это не только медики, но и сотрудники муниципальных служб. Хорошо работает система видеонаблюдения и система безопасности в целом.
— Насколько часто в норвежских тюрьмах происходят побеги?
— За последний год не было ни одного случая. А в 2011 году, например, было зафиксировано 4 побега из тюрем с высоким уровнем безопасности и не более 6 случаев в тюрьмах с низким уровнем безопасности. Для сравнения, в России около миллиона заключенных, и побеги случаются гораздо чаще.
Серьезных нарушений закона в норвежских тюрьмах тоже почти не происходит. Сотрудники даже не помнят, когда были случаи применения насилия по отношению к работникам тюрьмы со стороны заключенных.
— А есть ли нарекания к тюремщикам у норвежских правозащитников?
— Да, всегда есть какие-то проблемы. Приезжали к ним не так давно представители Комитета ООН против пыток. Они недовольны, что обвиняемые слишком долго содержатся под стражей (более двух месяцев). Указали и на то, что несовершеннолетние содержатся вместе со взрослыми — несовершеннолетних преступников, кстати, немного, человек 20 по стране. Или, к примеру, нарушением считается то, что террорист Брейвик не может общаться с другими заключенными: он сидит в отделении тюрьмы с самым высоким уровнем охраны в Норвегии и может общаться только с теми, кто находится в этом отделении, — но он там один.
— Как вы думаете, может ли измениться наша пенитенциарная система без основательных перемен во власти?
— Без власти ничего не может измениться. В России все основные вопросы решает один человек, но, боюсь, этот вопрос и ему не под силу. Однако система все-таки меняется. Появление ОНК — это мощный прорыв. Я год изучал систему изнутри. Она становится, благодаря ОНК, все более открытой, а чем больше открытости, тем меньше нарушений. Конечно, материально-бытовые условия меняются гораздо медленнее, и в регионах они различны.
— Вы, как председатель ОНК Ростовской области, довольны результатами своей работы?
— Мы работаем в разных направлениях, это и полиция и ФСИН и Министерство обороны. Но одно я могу отметить точно — система стала более открытой. Уже сегодня случаи, чтобы сотрудники уголовно исполнительной системы применили к заключенным силу без законных оснований, практически сошли на нет — лишние проблемы никому в тюрьме не нужны. Хотя все это не исключает возможности сговора недобросовестных сотрудников с осужденными. В России по-прежнему проще управлять людьми с помощью страха, а иногда и с помощью так называемых «смотрящих». Не всем сегодня довольны и сами сотрудники тюрем. Жалуются, говорят, что была б у нас еврозона — были бы «еврозэки», но все и сразу изменить нельзя. Да и менять будут они, мы можем только помочь. Здесь открытость, гласность и СМИ играют ключевую роль.
Я считаю, что пока не изменится сознание населения и нашей власти, радикальных перемен не произойдет.
Мы недавно проводили мониторинг деятельности полиции – проверяли работу участковых уполномоченных, патрульно-постовую службу, ДПС, работу отделений полиции. Выявляли, насколько хорошо государственные органы оказывают услугу по охране безопасности граждан и защите их законных прав и интересов. Вдумайтесь: если в нашей стране отмечается до 70% рецидивов среди освобожденных — какая это услуга? Не очень эффективная — за те деньги, которые тратятся из бюджета на содержание правоохранительных органов. И разговоры об особой ментальности, «своем» пути, о каких-то скрепах здесь не очень уместны.
Источник
