Артамонов С.Д.: Вольтер и его время
Петр Первый во Франции.
ПЕТР ПЕРВЫЙ ВО ФРАНЦИИ
Что скажете вы, сударь, о путешествии царя Московии и о прекрасном его замысле вырвать из варварства свой народ? Не правда ли, Б ЭТОМ есть что-то из ряда вон выходящее?
Лейбниц 1 , Письмо к принцу Ганноверскому, 18 июля 1698 г.
Путешествие Петра I — это целая эпоха в истории не только его страны, но и в истории нашей страны и всего мира.
Маколей 2
Весной 1717 г. Франция была взволнована чрезвычайным известием. Предстоял неофициальный визит Петра Первого.
Отношения между Францией и Россией были довольно прохладны. Их ничто не связывало. В то время, когда Петр I вел ожесточенную войну со шведским королем Карлом XII, Франция была занята войной за Испанское наследство. Ей было не до России. Англия боялась того,
Петр I. Гравюра Якова Хубракена с портрета работы Карла Моора,
что Карл XII завяжет какие-либо связи с Францией и тем усилит ее позиции, потому очень благосклонно глядела на действия Петра, отвлекавшие силы Карла. Франция была в дружеских отношениях с Турцией, что противоречило тогда внешнеполитическим интересам России. Людовик XIV хотел поставить на польский престол француза, принца Конти,— Петр воспротивился этому. Словом, никаких общих интересов у России и Франции тогда не было. Петр не бывал во Франции, относясь неодобрительно к высокомерию Людовика XIV и к роскоши его двора, не посылал он туда и русских людей для обучения.
И вот теперь Петр решил совершить путешествие в эту страну. После блистательных побед русской армии отношение в Европе к России и к личности ее государя было уже иным. Вольтер в своей книге «Век Людовика XIV», в которой он подробно и обстоятельно рассказал о больших и малых событиях времени, ни словом не обмолвился о России, настолько была мала ее роль в европейских делах XVII столетия. Теперь, после Полтавской битвы, Россия становилась в ряде важных вопросов всеевропейским политическим арбитром, поэтому визит русского царя во Францию сулил ей много политических выгод.
Утрехтский мир был далеко еще не упрочен. Англия все еще терзалась сомнениями, не продешевила ли она испанский трон. Германский император после поражения Швеции чувствовал себя почти полновластным хозяином в Западной Европе. Внешнеполитическое положение Франции было отнюдь не завидное, и приезд русского царя в такой момент был как нельзя кстати.
К тому же и для внутриполитического престижа регента визит царя был очень желателен. (Народ уверует в авторитет своего правителя.)
Поэты, историки, люди науки жаждали увидеть необыкновенного человека, поднявшего малодоступную и малоизвестную европейцам Московию на высоту первейшего государства мира, с могучей армией, с новейшим техническим оснащением ее, с великолепным флотом, рожденным как бы по мановению волшебного жезла. Петр пробил стену, так долго искусственно и упорно сохраняемую политиками Западной Европы между Россией и Западом.
Культура западноевропейских народов рекой хлынула в далекую Московию. Люди науки и искусства не могли не приветствовать это, и Петр уже тогда снискал славу великого преобразователя.
Простой народ Франции наслышан был о необыкновенном демократизме царя. Все ждали Петра.
Регент послал в Дюнкерк для встречи именитого гостя одного из своих чиновников, некоего г-на Либоя. Тот был обескуражен. Штат царя насчитывал около 80 человек, а денег в распоряжении Либоя имелось всего лишь около полутора тысяч ливров. Русские о том проведали, и лукавому озорству их не было конца. Либой доносил в Париж о необычном для французских аристократов распорядке дня царя: «Обедает в десять часов, ужинает в семь и в девять отходит ко сну. Пьет ликер перед едой, в послеобеденные часы — вино и пиво, за ужином пьет мало или не пьет совсем. Ест все наши кушанья, пьет все наши вина, кроме шампанского».
Петр отказался от предоставленной ему кареты. Просил дорожную двуколку. Обыскали весь город, едва могли сыскать одну, но царь не взял ее. В Кале Петр ждал, когда ему сделают повозку по его вкусу.
Приставленный к нему маркиз Майли-Нель, блестящий кавалер, менявший каждый день костюм, раздосадовал Петра. Особой симпатией не воспылал к нему и придворный шаркун, как свидетельствуют его донесения в Париж.
Петр не любил парадных встреч. В Бове для него был приготовлен концерт, увеселительные огни, в предполагаемой спальне царя повесили портреты Алексея Михайловича и Натальи Нарышкиной, его родителей, но Петр заночевал в дорожной гостинице, недалеко от города, заплатив за ночлег по счету за себя и за весь свой штат из собственного кошелька.
7 мая в воскресенье Петр прибыл в Париж. Улицы Сен-Дени и Сент-Оноре были украшены, из всех окон глядели люди. Царя ждали в Лувре. Ему были подготовлены самая роскошная спальня и самая роскошная во всем королевстве кровать (подарок г-жи де Ментенон
Людовику XIV). Стол на 60 персон был уставлен самыми изысканными блюдами. Петр попросил хлеба, репы, попробовал шесть сортов вин, запил пивом, погасил часть свечей (их было слишком много), потом, оглядевшись вокруг, заявил, что ему здесь не нравится.
По совету Толстого, тогдашнего русского посла во Франции, который знал вкусы царя, в его распоряжение был предоставлен отель Ледигьер на улице Серизей. Туда Петр приказал принести его походную кровать и устроился как на бивуаке.
Утром в понедельник в отель Ледигьер явился с визитом регент. Петр обнял его несколько небрежно и, указав на дверь кабинета, вошел первый. Это было отмечено как проявление крайней невоспитанности. Затем последовала встреча с королем.
В комнату, предназначенную для встречи двух монархов, были поставлены два трона. Куракин переводил речь
Петра королю. Людовик XV, семилетний мальчик, белокурый, очень миловидный, вошел в сопровождении своих воспитателей, герцога дю Мена и престарелого маршала Вильруа, довольно бойко пролепетал подготовленную ему речь. Петр улыбался:
— Брат мой, я давно хотел видеть французского короля. Теперь я доволен, видя Его величество. Я знаю много языков, но хотел бы все их забыть и знать только французский, чтобы говорить с вами.
Теперь Петр с жадностью ребенка принялся за изучение французской столицы. Он отказался от какого-либо экипажа. Ходил по улицам города пешком и только иногда, когда уставал, брал первую попавшуюся карету. Его интересовало все: люди, их образ жизни, их труд. Он останавливался, заговаривал то с тем, то с другим. На базарной площади он вошел в толпу, но не смешался с ней. Он был на голову выше остальных. Там его увидел Вольтер. Он глядел на него, не зная еще тогда, что будет первым историком этого человека. Одет Петр в серый камзол, довольно грубый и без всяких украшений. Куртка серая льняная, только пуговицы из драгоценных каменьев. Без галстука, без манжет. Никаких кружев. Портупея отделана серебром. Маленький кортик.
Позднее Вольтер писал о нем: «Петр Великий был высокого роста, хорошо сложен, держался непринужденно, Лицо благородно, глаза живые, темперамент здорового человека, способного переносить любые испытания и любые тяготы. Его ум был трезв, что всегда отмечает истинные таланты, и эта трезвость его мышления сочеталась в нем с особым беспокойством натуры, стремившейся все познать и все сделать».
Речь Петра была энергична, голос довольно высок. Лицо часто оживлялось улыбкой. Портрет Петра дал герцог Сен-Симон в своих «Мемуарах». Вот что он писал: «Очень высокий и сильный человек. Великолепно сложен, худощав, круглолиц. Большой лоб, чудные брови, нос в меру короток, в конце несколько толстоват, губы довольно полные, цвет лица красноватый, темный. Чудные черные глаза, большие, живые, проницательные, изумительный разрез глаз. Взгляд величествен и обаятелен, когда он следит за собой, но строг, жесток, с тиком, который не очень часто повторяется, но совершенно изменяет и глаза и все лицо. Тогда он страшен. Это длится мгновение: взгляд блуждающий и грозный, но тут же все проходит. Весь его вид обличает в нем ум, работу мысли, его величие и не лишен обаяния. Он носит маленький полотняный воротник, круглый парик, коричневый, без пудры, не доходящий до плеч, коричневый одноцветный камзол с золотыми пуговицами, куртку, штаны, чулки, ни перчаток, ни манжет. Орден на груди, над ним лента. Камзол часто расстегнут, шляпа на столе и никогда на голове, даже когда он на улице. При всей его простоте, в каком бы экипаже он ни ехал, в сопровождении кого бы он пи был, нельзя было ошибиться в значительности его личности. Величие его проявлялось в нем как бы само собой, как свойство его натуры».
Ему показали сокровища королевского дома. Он сказал, что не разбирается в драгоценностях и не может ценить того, что не дает реальной пользы. Его повезли в Фонтенбло на охоту, он не нашел в ней никакого удовольствия. Отказался видеть принцесс крови. С регентом был несколько грубоват, с мальчиком-королем дружелюбен. Когда Людовик преподнес ему карту России, Петр был тронут. Он тут же стал объяснять мальчику, как хочет соединить каналами Каспийское и Черное моря. Потом показал весь путь, который прошла русская армия, идя на сближение с армией Карла XII, под Полтавой. Посетив Сорбонну, обнял статую Ришелье, ничего при этом не сказав.
Французы запомнили этот жест Петра, они поняли его символический смысл. Через сто двадцать лет Бальзак, говоря об основателях абсолютизма во Франции, писал: «Петр Великий хорошо понимал их; обнимая статую кардинала, он, может быть, хотел перенести его дух на Север!»
Вольтер, однако, несколько по-иному рассказал об этом эпизоде в своей книге о Петре: «Не могу удержаться от того, чтобы не сообщить читателю о восторге, каким он (Петр.— С. А.) был охвачен перед могилой кардинала Ришелье. Почти не обратив внимания на совершенство самой скульптуры, он весь был поглощен созерцанием облика министра, который завоевал себе славу в Европе, оживляя ее деятельность, и вернул Франции ту славу, которую она потеряла после смерти Генриха IV. Как известно, он обнял статую и воскликнул: «Великий человек! Я бы тебе отдал одну половину своих земель, чтобы ты научил меня управлять другой» (Se non e vero, e ben trovato). Если это было и не совсем так, то патриотические пристрастия француза Вольтера, сказавшиеся в этой маленькой неточности, по правде говоря, и трогательны и простительны.
Богословы Сорбонны стали упрашивать Петра ввести в России католичество.
— Я солдат. В делах религии ничего не смыслю,— уклончиво ответил Петр.
Богословы настаивали. Чтобы закончить разговор, Петр предложил им написать ему соответствующую памятную записку:
— Я передам своим епископам. Пусть решат они.
Петр не расставался с записной книжкой (таблицами). Записывал все примечательное, важное для России. Побывав в Академии, он записал: «Основать Академию в Петербурге». Академик Бинью показал ему машину, поднимающую воду вверх. Петр был в восторге.
Посетил Монетный двор. Поднимался на башни собора Парижской богоматери. Смотрел королевскую библиотеку. В обсерватории засыпал вопросами географа Делиля и химика Жоффроя. С большой симпатией говорил с учеными, но не оказывал никаких знаков внимания герцогине де Роган, которая была от этого в бешенстве.
Рыскал по Парижу, заглядывал во все мастерские, дружески обнимал рабочих. Посетил фабрику гобеленов. Увидел ребенка, семилетнего мальчика (рабочего), обнял его, поцеловал. Рассматривал, расспрашивал, записывал. Пожелал увидеть г-жу де Ментенон. Для этого поехал в Сен-Сир. Напуганная супруга покойного короля сказалась больной. Войдя в ее спальню, Петр просит открыть окна, раздвинуть полог кровати. Подойдя к кровати, молча взглянул в лицо старухи и, не сказав ни слова, удалился.
Сен-Симон по этому поводу ядовито замечает в своих «Мемуарах», «она была очень удивлена и еще более оскорблена, но покойного короля уже не было в живых. »
Вольтер объяснил желание Петра увидеть г-жу до Ментенон, небогатую когда-то особу, ставшую в свое время по нужде женой писателя Скарона, полного инвалида, и поднявшуюся потом до придворной дамы и тайной супруги короля, сходством ее судьбы с судьбой жены самого Петра, Екатерины, вышедшей из низов. «Это сходство браков Людовика XIV и его собственного, вызвало его живое любопытство, но была большая разница между ним и королем Франции: он женился открыто и на героине, а Людовик XIV тайно и не более как на привлекательной женщине. Царица не сопровождала его в путешествии: Петр предвидел сложности этикета и любопытство двора, неспособного оценить достоинства женщины, которая от берегов Прута и до Финляндии делила с ним смертельные опасности на море и суше».
Вольтер всегда и везде подчеркивал превосходство Петра перед тогдашними владыками государств.
Петр посетил Ботанический сад, Дом инвалидов. В столовой потребовал суп, какой подают солдатам, пил за их здоровье, дружески хлопал их по плечу, называл товарищами. С маршалом Виларом держался как с другом. Рассказывал ему о Полтавском сражении. Первый раз любезен с дамой, супругой маршала.
Посетил анатомический музей. Встретился с маршалом д’Эстре, хотел знать состояние морского дела во Франции. По воде проехал в Париж. Ему было необходимо обязательно проплыть под всеми мостами французской столицы.
Присутствовал вместе с регентом в Парижской Опере. Во время представления заснул. В Люксембургском дворце у герцогини Берийской (дочери регента) восхищался картинами Рубенса.
Придворные были немало шокированы. Он их не замечал — ни принцев крови, ни сеньоров, ни их супруг. Казался странным, экстравагантным. По его заказу для него был сделан парик. Мастер потребовал огромных денег. Петр дал десятую часть. Спорил, торговался. На чай давал гроши. Петр был лукав. Уезжая из Парижа, он оставил однако слугам отеля 60 тысяч ливров, 3 тысячи телохранителям, 30 тысяч рабочим фабрик, которые он посещал. Он дарит направо и налево золотые медали, с изображением важнейших событий своей жизни.
Французы дивились: странен русский царь!
20 июня он покинул Париж, «оставив Францию очарованной его гением, широтой познаний и необыкновенным своих характером»,— писал один французский автор.
Вольтер, или тогда молодой Аруэ, только с неделю мог что-либо знать о Петре, или иметь возможность видеть его. В его жизни произошло нечто серьезное, что изъяло из орбиты его внимания чудесного московского гостя. 16 мая, через девять дней после прибытия Петра в Париж, Аруэ был арестован и препровожден в Бастилию.
Однако облик русского царя-преобразователя, так не похожего на всех остальных монархов, дерзко ломавшего стародавний уклад жизни и традиционные жизненные принципы своих подданных, не мог не запечатлеться в памяти юного бунтаря, каким был в ту пору Аруэ-Вольтер.
Примечания.
1 С Лейбницем, ученым и философом, Петр встречался неоднократно, любил его беседу, ценил его ум, научные открытия, приглашал в Россию.
2 Маколей — историк, критик, политический деятель. Его «История Англии от восшествия на престол Якова II» (т. 1—5, 1849—1861) очень ценилась англичанами.
Источник
Путешествие петра 1 во францию
Петр Великий в Париже в 1717 году.
( Pierre le Grand et le premier traite franco-russe. Par le vicomte de Guichen. 1903. Paris )
В 1717 г. исполнилось давнишнее желание Петра Великого: он посетил Париж во время своего второго заграничного путешествия. Описанию его пребывания в этом городе посвящена целая глава сочинения виконта де Гишэна, бывшего первого секретаря французского посольства в Петербурге, которое озаглавлено: «Pierre дe Grand et le premier traite franco-rasse ( Отрывок из этой книги, о сношениях России и Франции до Петра Великого, помещен в «Р. Ст.» кн. ноябрь 1908 г. ).
Труд Гишэна, посколько это касается главной задачи, поставленной себе автором, т. е. истории изложения возникновения первого франко-русского союза, представляет мало интересного, он не богат новыми данными, и автор не пользуется в своем изложении какими-либо неизвестными или особенно интересными источниками; что же касается описания путешествия Петра по Франции, то в нем заслуживают внимания приводимые автором отрывки из различных документов парижских архивов и выдержки из французских газет того времени, как напр. «Mercure de France» и «Gazette de France». Вот как описывает путешествие царя де Гишэн:
22 апреля, царь прибыль в Дюнкирхен, где он провел три дня, осмотрел старую гавань, арсенал, укрепления и эллинги. Его все интересовало, он все хотел видеть. Им был [378] произведен, на эспланаде, смотр кавалерии и пехоты. «Желал видеть установку орудий в гавани, он отправился туда в карете, как вдруг поднялся сильный ветер; начался прилив, и вода залила дорогу, по которой ехал царь; едва успели отпречь одну из лошадей, на которую он поспешно вскочил и ускакал, избегнув таким образом неминуемой опасности.
В инструкциях, данных де-Либуа, который был назначен состоять при Петре, ему было предписано ни о чем не расспрашивать царя и его свиту, но постараться каким-либо путем разузнать истинную цель его приезда во Францию. По этому поводу де-Либуа писал: «Мне до сих пор не удалось узнать в точности истинной цели поездки, предпринятой царем; она вызвана по-видимому простой любознательностью и врожденной ему потребностью к перемещению. Мне кажется, что им руководить также желание установить торговые сношения с Францией, но я сомневаюсь, чтобы это была главная цель. Я не заметил также, чтобы он вел какие-либо серъезные или деловые совещания; все беседы ведутся за стаканом вина. Вообще никакого распределения времени не существует, царь решает на каждый день все сам, внезапно и по своему личному усмотрению”.
25 апреля царь прибыл в Кале, где он оставался до 4 мая. Осматривая укрепления, порт и морские сооружения, он интересовался всем, до последних мелочей и выказывал при этом такую тонкую наблюдательность, которая поразила французов.
«В момент своего отъезда, пишет маркир de Nesle, который был послан в Калэ приветствовать царя, Петр заявил, что он не желает ехать в двуместной карете, и хочет, чтобы был устроен род дрог, на которые можно было бы поставить кузов его кареты.
Таким способом он хочет ехать дальше, но что всего оригинальнее, это то, что он считает возможным ехать на этих дрогах с такою же скоростью, как в почтовой карете. Я объяснил ему, что это невозможно, и что так как крестьянские лошади не привыкли возить подобного рода экипажи, то он легко может быть опрокинут; однако все мои доводы не убедили царя, и он выразил желание, чтобы его приказание было исполнено. Все эти перемены приводят меня в бешенство. Никакие распоряжения не достигают цели, и нет никакой возможности сказать, в какой именно день он придет в Париж”.
«Крестьяне вели под уздцы лошадей и поддерживали это оригинальное сооружение, на котором императора, всея России проехал преспокойно до самого Парижа». [379]
5 мая царь осматривал в Аббевиле суконную фабрику, но несмотря на самые настоятельные просьбы, категорически отказался остановиться в Амьене и Бовэ; весь поглощенный мыслью как можно скорее приехать в Париж, куда он стремился целых двадцать лет, он решил нигде более не останавливаться.
«Вы, может быть, не поверите» писал из Амьена королевский управляющей Бернаж, «что царь проехал через этот город, а я не имел счастья видеть его. Так как он не любит, чтобы ему выезжали навстречу, то мы с маркизом Неллем и де Либуа ожидали его в архиепископском доме и полагали, что он, по крайней мере, зайдет в дом отдохнуть и закусить в ожидании лошадей, как вдруг нам сказали, что он уже послал своего курьера за лошадьми и сел в приготовленную мною коляску у городских ворот, проехав через город в дилижансе, не пожелав остановиться в Амиене и не выразив желания видеть кого-либо. Очень возможно, что амиенский епископ будет жаловаться на меня, так как, не желая, чтобы все заготовленное угощение пропало даром, я пригласил здешних дам от ужинать со мною тем, что было приготовлено для царя, и моя жена дала после того большой бал в том же доме, предоставленном в мое распоряжение епископом».
То же разочарование ожидало властей и в гор. Бовэ, где епископ приготовил для царя ночлег. «Для помещения царя и части его свиты, пишет с грустью епископ, — я обставил свой дом, который не отличается великолепием, как можно уютнее, устроил для него вокальный и инструментальный концерт, иллюминации и фейерверк. Он увидел бы в различных местах дома свои гербы, а в апартаменте, где он должен был ночевать, я повесил портреты великого князя и великой княгини московских — отца и матери царя. Но все эти приготовления и все мои заботы, чтобы приготовить для царя что-либо поесть, оказались напрасны!
Начиная от Сен-Дени, несметное множество народа стояло по обе стороны дороги, в надежде увидеть монарха, но когда стемнело, многие разошлись по домам и не более тысячи человек дождались проезда царя и были свидетелями того, как он, в десять часов вечера, въехал в Париж.
Личность царя возбуждала величайшее любопытство французов. «Придворные дамы жаждали увидать медведя с Балтийского моря, Донского казака, который отзывался с пренебрежением о прелестных парижанках». Его представляли себе чуть не дикарем. [380]
В свите даря были: князь Куракин, посланник в Англии и Голландии, Шафиров, Ягужинский, Долгорукий, Бутурлин, Толстой, Нарышкин и другие. Один только Толстой, по уверенно сотрудника французской газеты «Mercure de France» говорил довольно правильно по-французски. Все эти лица, своими странными приемами, возбуждали величайшее любопытство французской публики.
Либуа уверял, что нрав всех этих господ очень изменчив, они все нерешительны, непостоянны и от царя до последнего слуги очень часто предаются гневу”. О придворном священнике, сопровождавшем царя, он говорит: «Мне кажется, он только и делает, что пьет. Он завалил нас восковыми свечами для нашей часовни, а его прислужники продают эти свечи по городу», и далее: сегодня ни от кого из них нельзя ничего добиться: сегодня у них Пасха; желая отпраздновать ее достойным образом, они все перепились.
В Париже Петра привезли прямо в Лувр, который был роскошно убран к его приезду. Выразив удивление по поводу этого великолепия и осмотрев бегло все залы, царь выразил желание занять более скромное помещение: «Я хочу быть свободными, сказал он сопровождавшему его маршалу Тессэ.
Тогда его отвезли в отель Lesdiguieres, подле арсенала. Выло уже около двенадцати часов ночи. Петр потребовал походную кровать и отказался занять наскоро приготовленные для него парадные комнаты.
В четыре часа утра он был уже на ногах, сел за письменный стол и принялся работать.
На другой день по приезде царя к нему явился регент с многочисленной свитой. Петр обнял его, сказав, что как только до него дошел слух о том, что он стал регентом, он тотчас решил ехать во Францию.
В ответ на эти любезные слова, герцог Орлеанский заявил Петру от имени юного короля, что он полный хозяин во Франции, что он может приказывать, и что все его желания с радостью будут исполнены.
— Мне говорили, сказал между прочим царь, что у вас есть истинный друг, такой же, каким для меня был мой бедный Лефорт.
— Ваше величество, отвечал регент, истинных друзей у меня довольно много и назвал: de Noce, de Noailles, de vSaint Simon de Canillac.
— Понимаю, отвечал царь, это верные слуги, но не друзья. [381] Я говорю о кардинале Дюбуа, который ведет переговоры о тройственном союзе.
— Вот он, государь. Действительно я люблю его как человека умного, оказавшего при том государству большие услуги.
— Ваше величество, сказал в свою очередь Дюбуа, имя Лефорта, удостоившегося вашей августейшей дружбы, известно всей Европе; я не посмел бы сравнивать себя с ним.
Петр просил регента избавить его от всяких церемоний и заявил, что он желает только осмотреть госпиталя, арсеналы, фабрики и заводы.
10 мая Петра посетил малолетний король Людовик XV, со своим наставником Вильруа.
Петр, восхищенный любезностью и приветливостью Людовика XV, поцеловал его несколько раз и, как говорит в своих мемуарах кардинал Дюбуа каждый раз прибавлял: «Ваше величество, это будет не поцелуй Иуды”; побеседовав с королем с четверть часа, царь проводил его до кареты, сказав: «От всего сердца желаю вашему величеству рости, преуспевать и царствовать со славою; быть может, настанет время, когда мы окажем друг другу взаимные услуги».
В тот же день царь принимал представителей муниципалитета, которые приехали в парадных каретах и поднесли ему подарки от города, при чем городской голова произнес приветствие, которое было немедленно переведено царю переводчиком.
«С этого дня”, по словам кардинала Дюбуа, «царь, одетый, как простой буржуа, и сопровождаемый одним лишь лицом своей свиты, начал осматривать город и посещать все места, которые он находил достойными внимания».
«Он жаждал все видеть, все знать и высказывал при этом самые здравые суждения».
Когда он отдал визит королю, он взял его, как рассказывает Дюбуа, на руки, горячо поцеловал и сказал:
«Государь, мой брат, я давно желал видеть короля французов во всем блеске его славы. Сегодня я имею удовольствие видеть юного короля, который обещает повторить все то, что сделали его предки. Я знаю несколько языков, но я хотел бы их все забыть и говорить только по-французски, чтобы беседовать с вашим величеством” и присовокупил:
«Государь, вы только начинаете свое царствование, а я свое оканчиваю, поэтому я надеюсь, что вы не откажете в своей дружбе моему преемнику.
— Разве вы так стары ваше величество, отвечал король [382] погодите, чтобы ваши волосы так же поседели, как у моего дедушки, чтобы назвать себя стариком.
— Увы, отвечал царь, я боюсь, что не кончу начатого мною дела. Что же касается вас, государь, то я предсказываю, что вы превзойдете своего деда умом, славой и могуществом.
— Я хотел бы это, сказал Людовик XV, но я не верю этому.
Петр произвел на регента и на его окружающих самое благоприятное впечатлите. Его видимое старание всем понравиться и приспособиться к условиям нового для него положения, его необыкновенный ум, удачные и остроумные ответы приобрели ему симпатии многих лиц, как о том свидетельствует следующий отрывок из письма Вильруа к маркизе Ментенон.
«Я не могу выразить вам, с каким достоинством, с какой грацией и любезностью король принял царя и отдал ему визит, писал Вильруа, я должен сказать вам вместе с тем, что этот монарх далеко не такой варвар, как о нем говорили: он высказал такие возвышенные, великодушные чувства и такую вежливость, каких мы не ожидали».
Изо всех учреждений Парижа царя особенно заинтересовала мануфактура гобеленов, которую он посетил дважды и с видимым удовольствием беседовал с рабочими: «Господа, сказал он им, между прочим, вы содействуете славе вашего короля». Увидав маленьких детей, он осыпал их ласками. Ему поднесли нисколько ковров, на которых были воспроизведены, по картинам Жувене «Чудесный лов рыбы”, «Воскресение Лазаря”, «Исцеление расслабленного”, «Изгнание из храма торгашей». После первого посещения мануфактуры, царь писал Меншикову, что так как в России нет хороших образцов и хороших красильщиков, то он заказал во Франции копии с нескольких картин и выслал из Амстердама шерсть и красильщика; при этом царь выразил желание, чтобы были приготовлены ковры с изображением Полтавской битвы.
В числе мастеров, привезенных с собою впоследствии в Россию архитектором Леблоном, было несколько мастеров гобеленовской мануфактуры.
Посещая фабрики и заводы, царь везде подолгу беседовал с рабочими и обращался с ними так просто и фамильярно, что это возмущало надменных и гордых приближенных регента.
13-го мая Петр посетил фабрику зеркал, в Сант-Антуанском предместье. Между прочим он отправился и в оперу, но во время представления заснул. На вопрос кардинала Дюбуа, не [383] соскучился ли он, «Напротив, — отвечал царь, — но я предпочел уснуть, чтобы не случилось этого скандала». Более он оперы не посещал.
Посетив Дом Инвалидов, царь пил за здоровье «товарищей» инвалидов и горячо пожал каждому из них руку.
При осмотре Сен-Клу, Люксембургского дворца, Марли, Версаля, он проявлял ту же жажду все видеть, все знать, ту же страсть поучаться, ту же ненасытную любознательность, которая побуждала его беседовать с учеными, артистами, останавливать прохожих и предлагать им вопросы по поводу всего, что имело в его глазах какое-нибудь значение.
На монетном дворе в присутствии царя была выбита золотая медаль, которая тут же была вручена ему на память. С одной стороны ее было сделано его изображение, а с другой была изображена река, катящая свои волны вдаль; и сделана надпись «Vires acquirit eundo”.
25-го мая Петр отправился впервые в Версаль, но, узнав, что в Париже, в тот день, должна была состояться церковная процессия, поспешно вернулся в город.
«Не знаю, писал по этому поводу маршал Тессэ, кто соблазнил царя видеть кардинала де Ноаль и процессии; но мне ничего не оставалось, как поспешить в дом архиепископа и занять помещение с двумя балконами и несколькими комнатами в верхнем этаже. С этими вечными переменами голова идет кругом».
Несколько дней спустя герцог d’Antin дал в честь царя роскошный обед, на котором присутствовала вся знать. Об этом пиршестве, сопровождавшемся обильными возлияниями и напоминавшем сказки тысячи и одной ночи, рассказывают в своих мемуарах все современники.
Что касается пьянства, то автор говорит, что Петр очень предавался ему; часто приходилось отвозить его домой со всей его свитой в экипажах, а однажды он наговорил регенту, под влиянием винных паров, такие дерзости, что тот грозил отправить его в Бастилию.
Царь с самого приезда выразил желание видеть г-жу Ментенон «эти живые мощи прошлого века». Воспользовавшись пребыванием в Версале, он отправился в Сен-Сир.
Когда г же Ментенон доложили о приезде царя, она велела ответить, что она считает его посещение за великую честь, но что болезнь не позволяет ей принять его.
«Не беда, — отвечал Петр, я не буду беспокоить ее, но я должен ее видеть и выразить ей свое уважение”: и не дожидаясь [384] ответа, он быстро прошел в спальню, где г-жа Ментенон лежала на кровати под пологом, с задернутыми занавесями, раздвинул их слегка, поздоровался с больной самым любезным образом и сел у ее изголовья. Извиняясь за то, что он приехал несвоевременно, царь сказал ей, что, посетив Париж, он хотел видеть все его достопримечательности и не мог не посетить маркизу и не засвидетельствовать ей своего глубочайшего почтения. На вопрос, чем она больна: «Старостью», — отвечала маркиза слабым голосом.
— Это болезнь, которой страдает всякий, если он не умер в молодости, — заметил Петр, встал и простился, пожелав ей доброго здоровья.
Более всего интересовало Петра посещение Сорбонны. Этот эпизод из пребывания царя за границей рассказан в сочинении о. Пирлинга ( См. «Русск. Стар». «Сношения России с папским престолом» книга ноябрь 1908 г. ) гораздо ярче и подробнее, насели в книге де-Гишэна, поэтому мы не будем на нем останавливаться.
В королевской библиотеке, которую царь внимательно осмотрел, его приветствовал аббат Лувуа, поднесший ему несколько греческих рукописей в роскошных переплетах, который так ему понравились, что он поднес их к губам, чтобы поцеловать их.
В парламенте, который был в то время судебным трибуналом, царя поместили в одной из лож, которая была роскошно декорирована и откуда он мог видеть всю залу. В описании этого посещения, которое де-Гишэн заимствуете из «Mercure de France», говорится между прочим, что генерал-прокурор Ламуаньон, доложив дело, подлежавшее рассмотрении суда, встал и произнес:
«Несколько раз случалось, что иноземные монархи обращались в эту палату за советами по важным государственным вопросам, но это первый пример, чтобы монарх столь далекой страны, одинаково могущественный в Европе и в Азии, захотел бы присутствовать при нашем заседании, и это событие заслуживает того, чтобы память об нем сохранилась в летописях парламента для потомства».
Выходя из залы, царь поклонился сенаторами которые заседали в красных мантиях, и выразил свой восторг, воскликнув: [385]
«Законы нуждаются в поддержке, но их уважают настолько, посколько почитают их представителей».
В академии наук Петр был принят с большим почетом. Ему показали модели нескольких машин, которые он осмотрел с большим любопытством. «Президент академии, аббат Гиньон, выразил желание, чтобы царь был выбран в члены академии», но это совершилось позднее, уже по возвращении: Петра в Россию. Во французской академии хранится благодарственное письмо Петра от 11 февраля 1721 года.
Пробыв в Париже более шести недель, Петр «видел за это время более, чем другой человек в целый год». Не было той самой маленькой фабрики или завода, которых бы он не осмотрел.
Он с грустью покинул Париж, оставив по себе там наилучшее воспоминание. Французы, говорит Гишэн, свыклись за это время с царем; несмотря на его врожденную грубость и резкость, которые то и дело проглядывали в его разговоре, на его поверхностность и легкомыслие, при дворе регента оценили желание Петра понравиться, его старание улучшить отношения России к Франции, оценили его быстрый и проницательный ум.
«Этот монарх обладает несравненно большими качествами, нежели недостатками. Его внешние приемы не особенно галантны, писал о нем Лувиль, поэтому он не пользуется особым расположением у женщин. Его познания весьма обширны, и у нас во Франции нет человека, который был бы так сведущ, как он, в вопросах, касающихся армии, флота и инженерного искусства. Он относится с уважением к своим врагам и особенно почтительно отзывается о короле шведском и о покойном короле (французском). Он любит искусство и ненавидит роскошь. Он не остается ни минуты без дела, ложится спать в девять часов вечера и встает в четыре часа утра».
«Все говорят, что вопросы, которые он предлагал ученым и артистам, свидетельствуют об его уме и знаниях».
Во все время своего пребывания в Париже Петр выказывал величайшее уважение к кардиналу Дюбуа, до такой степени, что, по словам этого последнего, «он колебался, не поехать ли ему с царем в Россию», где он мог бы занять видное положение, «но меня удержала боязнь кнута», говорит он.
20 июня Петр выехал из Парижа в Спа.
Во время пребывания царя во Франции, русскими и французскими уполномоченными велись в Гааге переговоры о заключении [386] союза, которые завершились трактатом, подписанным 15 августа 1717 г. в Амстердаме, к которому присоединилась и Пруссия.
После заключения этого первого, по времени, франко-русского договора, в Россию был назначен полномочным министром Кампредон, а консулом Виллардо. Таким образом в России впервые появились французские дипломатические агенты, аккредитованные при русском правительстве, и сношения между двумя державами сделались постоянными, но, несмотря на это, почти все политические деятели Франции, стоявшие во главе ее правления в ХVIII веке, не сочувствовали сближении с Россией и гораздо более склонялись на сторону Австрии, с которой ими и был заключен тесный союз, «тяготевший над европейской политикой в течение восьмидесяти лет”. И впоследствии, во время семилетней войны, Шуазель не захотел сблизиться с Россией, помощь которой могла бы принести Франции существенную пользу. Таким образом, несмотря на заключение трактата, которому Петр Великий, сознавая всю важность союза с Францией, придавал огромное значение, отношения между обеими державами оставались долгое время холодными и далеко не дружественными.
Текст воспроизведен по изданию: Петр Великий в Париже в 1717 году // Русская старина, № 2. 1909
© текст — Тимощук В. 1909
© сетевая версия — Тhietmar. 2015
© OCR — Станкевич К. 2015
© дизайн — Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1909
Источник
