Путешествие по камчатке крузенштерна

Человек и пароход

250 лет назад родился капитан Крузенштерн, возглавивший первое русское кругосветное плавание

Шлюпы «Надежда» и «Нева» (последний — им правил Юрий Лисянский — иногда шёл отдельно) вышли из Кронштадта летом 1803 года. Экспедиция прошла Атлантический океан, обогнула мыс Горн, вышла в Тихий океан и вернулась в Кронштадт только в 1806 году.

Записки Крузенштерна «Путешествие вокруг света в 1803, 4, 5 и 1806 годах. По повелению Его Императорского Величества Александра Первого на кораблях „Надежде“ и „Неве“, под начальством флота капитан-лейтенанта, ныне капитана второго ранга Крузенштерна, Государственного адмиралтейского департамента и Императорской академии наук члена», вышедшие в свет в 1812 году, — чтение интересное, но непростое, изобилующее навигационной терминологией; своеобразный гибрид судового журнала, травелога, публицистики, географии и этнографии. Это одна из первых книг, подробно описывающих российский Дальний Восток. Она прямо наследует «Описанию земли Камчатки» Степана Крашенинникова (1755) и предшествует травелогу «Фрегат «Паллада» Ивана Гончарова (1858).

Крузенштерн одним из первых, насколько мог, описал сверхзакрытую тогда Японию и её жителей (капитан Василий Головнин, автор не раз издававшихся записок, попадёт в плен к японцам позже — в 1811 году; а до путешествия в Японию на «Палладе» писателя Гончарова оставалось ещё полвека). Дал очерк айнов — коренного народа Курил, южного Сахалина и японских островов, к настоящему времени практически исчезнувшего.

Бороздя дальневосточные воды, Крузенштерн постоянно сносился с английскими и французскими картами. Он не раз упоминает британца Кука и француза Лаперуза, описавших восточные берега Евразии раньше русских. На поверку, впрочем, их карты оказались не очень точны. «Да позволено мне будет сказать, что европейские географы получают теперь первое известие о точном положении японских берегов… от такого народа, от коего они, может быть, совсем того не ожидали…» — подобные заявления в записках Крузенштерна встречаются не раз. Тем не менее один из открытых им мысов Крузенштерн назвал именем французского картографа де Анвиля.

О Японии

Доставив в Нагасаки российского дипломатического представителя, Крузенштерн в течение нескольких месяцев не мог дождаться начала переговоров. В итоге они завершились ничем: японцы выдали бумагу, согласно которой российским кораблям запрещалось приставать к берегам Японии. «Впрочем, не могу я думать, чтобы запрещение сие причинило великую потерю российской торговле», — записал Крузенштерн, давно понявший, что его японское предприятие не удалось.

Карта Японии, составленная Крузенштерном

Но даже уйти «Надежда» не могла. Японцы, правилом которых было недопущение иностранцев в свою страну («сакоку» — политика самоизоляции от внешнего мира, которой Япония придерживалась в 1641—1853 годах), не хотели отпускать гостей и даже отобрали у моряков оружие. «Время пребывания нашего в Нагасаки (у Крузенштерна — „Нангасаки“ — прим. DV) по справедливости назвать можно совершенным невольничеством», — записал Крузенштерн. Он полагал, что вынужденная шестимесячная стоянка «вознаградится по крайней мере приобретением сведений о сём так мало известном государстве», но и здесь почти ничего не вышло: возможности свободно сходить на берег морякам не давали, приходилось общаться в основном с «толмачами», приходившими на «Надежду».

«Рабское повиновение есть как будто врождённое японцев свойство… Им повелено не иметь с иностранцами ни малейшего сообщения. Исполняя сие в совершенной строгости, не отвечают они ни одного слова даже на приязненные, невинные вопросы», — пишет Крузенштерн. Японский церемониал вызвал особое недовольство капитана: «Образ японских приветствий столько унизителен, что даже простой европеец соглашаться на то не должен».

Подобный приём позже встретит и адмирал Путятин, придя к японским берегам на «Палладе». Но эпоха «сакоку» уже заканчивалась, и в 1855 году он всё-таки подпишет первый договор о дружбе и торговле с Японией.

О Сахалине

Наконец покинув неприветливый порт Нагасаки, Крузенштерн исследовал северный японский остров Хоккайдо (по-старому — Ессо) и южные берега Сахалина. Осмотрев залив Анива, он решил, что России следует захватить эту гавань как можно скорее: «Что ж касается до овладения Анивою, то оное может произведено быть без малейшей опасности; поелику японцы, имея крайний недостаток в оружии всякого рода, не возмогут и подумать о сопротивлении… Овладение Анивою не сопряжено ни с малейшею опасностию. Я уверен, что оное не стоило бы ни одной капли крови… Бесспорно, что многие не одобрят предполагаемого мною насильственного овладения сим местом. Однако почему преимущественнейшее право должны иметь японцы на владение Сахалином, нежели какая-либо европейская держава?» Сегодня в этом заливе расположены города Анива и Корсаков.

Крузенштерн описал нивхов, которых называет «татарами» («Тартарией» тогда называли всё, что лежит далеко на востоке от Европы; наследником этой странной традиции остался Татарский пролив между Сахалином и материком, не имеющий никакого отношения к Татарстану): «Обыкновенное платье людей сих составляет парка из собачьего меху или из кишек рыбьих… Их пища должна состоять в одной рыбе».

Айнов — коренных жителей Курил, Хоккайдо и юга Сахалина — европейские путешественники ранее называли «мохнатыми людьми». Крузенштерн уделил этому вопросу пристальное внимание и опроверг слова предшественников:

«Признаю повествования сии неосновательными… Осматривал я несколько человек из тамошних жителей; но, кроме широкой и густой бороды, закрывающей большую часть лица, не нашёл ни малейших признаков мохнатости».

Другое европейское заблуждение — о том, что Сахалин соединён с материком перешейком, — Крузенштерн поддержал вслед за французом Лаперузом и британцем Браутоном. «По окончании нашего исследования Сахалина уверился я точно, что к S (к югу — прим. DV) от устья Амура не может быть прохода между Татариею и Сахалином… Сахалин есть полуостров, соединяющийся с Татариею перешейком… Между Сахалином и Татариею вовсе не существует пролива». Эта ошибка Крузенштерна вызвана другим его заблуждением: он опасался заходить в Татарский пролив слишком глубоко, полагая, что территория контролируется китайским войском: «Китайцы в устье Амура, который удерживать в своей власти стараются они с особенною ревностию, содержат вооружённые суда для охранения».

Крузенштерна опровергнет только капитан Невельской в 1849 году. Открытие Невельским островной природы Сахалина, судоходности амурского устья, а также того факта, что китайцев на Амуре нет, станет важной предпосылкой для скорого присоединения к России Приамурья (1858) и Приморья (1860).

О Камчатке

Описание Камчатки, где Крузенштерн в общей сложности пробыл более трёх месяцев, — честное, нелицеприятное и удивительно современное, поскольку многие проблемы этой отдалённой территории не решены до сих пор.

Петропавловский порт, по Крузенштерну, — это город «бедных, по большей части разрушающихся хижин» и сушилен для рыбы. «Здесь не видно ничего, что бы могло заставить помыслить, что издавна место сие населяют европейцы… Берега Петропавловска покрыты разбросанною вонючею рыбою… По выходе на берег тщетно будешь искать сделанной дороги… — сообщает мореплаватель. — Большую часть жителей сего города составляют солдаты, которых днём дома не бывает; а потому, ходя несколько часов по Петропавловску, нельзя увидеть ни одного человека… Таково состояние славного Петропавловска… И Россия владеет более 100 лет уже сею областию, которая могла бы сделаться довольно важною, если бы захотели искать в ней всех выгод, кои она бесспорно обещает и кои до сего были презираемы».

Не в меньшей степени капитана поразили на Камчатке дороговизна и дефицит: «Нещастные жители сей провинции терпели и терпят крайний недостаток не только в вещах, относящихся до удобности, но даже и в необходимых жизненных потребностях». Даже солдатам не дают полного пайка, не хватает соли, лекарств, пороха… «Великая бедность домашнего состояния не менее очевидна».

Остро стоит вопрос с врачами и вообще опытными специалистами в различных областях: «Чиновники и офицеры, посылаемые в Камчатку, должны переезжать 15 000 вёрст, и во многих местах с чрезвычайною трудностию… Всякой, посылаемый в Камчатку, отправляется поневоле… А потому и посылались по большей части в Камчатку офицеры обыкновенно худого поведения».

Экспедиция Крузенштерна в Авачинской бухте на Камчатке

Friedrich Georg Weitsch/Wikimedia Commons

Лишь в спиртных напитках недостатка на Камчатке нет, и здешнему пьянству автор записок посвятил несколько отдельных страниц. «Находясь в таком бедном состоянии, имеют они (местные жители — прим. DV) сильнейшую пред людьми других стран наклонность к горячим напиткам; но она им и простительнее».

Зато, отмечает капитан, «форель и сельди вкусны отменно», «летом растёт разная дикая зелень», а «в исходе лета бывает великое изобилие в малине, землянике, голубике и других родов ягодах, из коих называемые там жимолостью очень вкусны».

Особое внимание мореплавателя привлекли местные жители — ительмены, которых Крузенштерн именует камчадалами (позже камчадалами стали называть тех, кто родился в смешанных браках русских и коренных жителей Камчатки): «Теперь осталось камчадалов весьма мало: может быть, через несколько лет и сей остаток совсем истребится (по переписи 2010 года ительменов насчитывалось 3193 человека — прим. DV); однако… не могу я умолчать о сих честных людях, которые в доброте сердца, в верности, гостеприимстве, постоянстве, повиновении и преданности к начальникам не уступают многим самым просвещённым народам. Совершенное истребление камчадалов будет великою потерею… Камчадалы весьма бедны, но могут служишь образцом честности. Между ими трудно найти достаточного, но нелегко сыскать и обманщика или бездельника».

Капитан указывает: камчатские аборигены незаменимы как проводники и почтальоны. «Единственный порок камчадалов состоит в наклонности к горячим напиткам; но сим обязаны они купцам, старающимся питать оную всевозможно», — пишет Крузенштерн. Впрочем, тут же высказываясь в пользу «культуры пития»: «Умеренное употребление горячего напитка кажется быть в суровом климате страны сей нужным. Общая польза требует снабжать камчадалов некоторым количеством оного за сходную цену».

Сегодня память о походах «Надежды» и «Паллады» живёт в названиях двух трёхмачтовых фрегатов, приписанных к Владивостоку. Именем самого Крузенштерна назван приписанный к Калининграду четырёхмачтовый барк, совершивший не одну кругосветку. В честь адмирала в своё время нарекали ледокол и океанографическое судно. А вот парохода «Крузенштерн», о котором говорят герои мультфильма о Простоквашино, никогда не существовало.

Источник

«НАДЕЖДА» для Камчатки. Как начиналось первое русское плавание вокруг света на Дальний Восток

Если путь конного курьера из Петербурга на Дальний Восток три века назад занимал один год, то идее кругосветного плавания в этот регион — от зарождения до реализации замысла — пришлось «вызревать» более 70 лет. Впервые предложение «иттить чрез Большое море-окиян до Камчатки» прозвучало осенью 1732 года. Но для эпохи парусных фрегатов такое путешествие по сложности не уступало современным полётам в космос. К тому же бурная политика XVIII столетия с многочисленными войнами не раз заставляла Российскую империю откладывать в сторону заботы о страшно далёких восточных окраинах. Поэтому первая морская экспедиция из Балтийского моря к берегам Камчатки стартовала только летом 1803 года. Специально для DV историк Алексей Волынец расскажет, как готовилось и начиналось это небывалое в отечественной истории кругосветное плавание.

«Експедиция морем в Камчатку…»

1 января 1802 года в Ревельском порту Иван Крузенштерн, капитан небольшого военного судна, закончил переписывать начисто последний 26-й лист своего «начертания», как в те времена называли любой план или проект. Написанному твёрдой рукой капитана предстояло отправиться в Петербург к адмиралу Николаю Мордвинову, новому руководителю российского флота.

Рука капитана Крузенштерна, действительно, была твёрдой — в недавнем прошлом он не раз держал штурвал торговых и боевых кораблей, ходивших по волнам от Карибского моря до Индийского океана, а ещё капитан, выражаясь современным языком, был «культуристом» или «бодибилдером», даже в дальних плаваньях не расставаясь с парой двухпудовых гирь. Был капитан и вполне счастливым человеком — своё «начертание» он начал сочинять сразу после свадьбы. Брак 30-летнего Ивана Крузенштерна с 20-летней Юлианной Шарлоттой фон Таубе дер Иссен был заключён по взаимной любви, что тогда случалось нечасто среди дворянских родов. Так что в тот январский вечер жизнь влюблённого капитана могло омрачать лишь одно — его «начертание» было уже третьим обращением к высокому начальству, первые два встретили обидный отказ.

Просил капитан не за себя — его желанием было, как писалось в орфографии начала XIX века, «зделать експедицию морем в Камчатку». Опытный мореплаватель Крузенштерн доказывал «великую пользу, могущую произойти от ободрения коммерции в морях северо-восточных», а также «преимущество доставления тамошних потребностей из России морем, а не сухим путём». По обоснованному мнению капитана, предназначенные для кругосветного плавания из Балтики на Камчатку корабли, «погрузя нужные вещи, могут их доставить гораздо дешевле, нежели сухим путём», что положительно скажется на «возможном заведении российской выгодной торговли с Восточной Индией и Китаем».

Мечта капитана Крузенштерна плыть на Камчатку морем зародилась 12 лет назад, когда он юным гардемарином служил на военном корабле под началом Григория Муловского, внебрачного внука царя Петра I. По приказу императрицы Екатерины II в 1787 году именно капитан Муловский готовил большую морскую экспедицию из Балтики к дальневосточным берегам России. Но начавшаяся война с турками заставила императрицу остановить уже готовые к старту на Дальний Восток корабли, а вскоре опытный капитан Муловский был смертельно ранен в морском бою во время очередной войны со шведами.

В 1789 году, незадолго до гибели капитана, гардемарин Крузенштерн и его друг, учившийся вместе с ним в Морском кадетском корпусе Юрий Лисянский, упросили Муловского взять их в будущее плавание на Камчатку, которое, как они надеялись, обязательно состоится по окончании войны. В то время Крузенштерну едва исполнилось восемнадцать, а Лисянскому шёл лишь шестнадцатый год. По нашим временам почти дети, но в ту эпоху — мужчины, вполне готовые для войны и небывалых походов.

Гибель опытного капитана Муловского надолго похоронила все смелые планы о кругосветном плавании: столичное начальство в Петербурге предпочло пользоваться дорогим, долгим и неудобным, но привычным путём на Дальний Восток — по суше, через весь континент. И только Крузенштерн и Лисянский, ставшие по окончании войны юными лейтенантами флота, не оставили мечту о небывалом плавании.

Два капитана

В 1793 году в числе 16 лучших молодых офицеров российского флота Иван Крузенштерн и Юрий Лисянский отправились на стажировку в Англию, где в то время был накоплен наибольший опыт дальних океанских походов. «Вина много, водка, джин, портер, целый день пьём…», — с юмором будет описывать Лисянский в письмах брату свой морской быт на британских кораблях. Действительно, пили тогда моряки много: почти пол-литра крепкого алкоголя в день на человека — это не разгульное пьянство, а походная норма военного флота той эпохи. Алкоголь для моряков в то время был единственным согревающим, дезинфицирующим и тонизирующим средством, он же помогал снимать чрезмерное нервное напряжение в ходе опасных многомесячных плаваний на очень небольших, по современным меркам, деревянных «скорлупках».

Морской поход в ту эпоху был прежде всего очень тяжёлой физической работой — достаточно вспомнить одно управление сложнейшей системой парусов без какой-либо механизации, вручную, ежечасно, изо дня в день. При том такая изматывающая работа велась в крайне страшных условиях — протухшая вода и гнилая пища были постоянными спутниками моряков той эпохи. И это лишь благополучный корабельный «быт», без учёта опасных штормов, неизлечимых тогда заразных болезней или почти непрерывных морских войн и вездесущих пиратов…

В таких условиях выживать и активно действовать могли только очень крепкие люди. И на этом фоне особенно впечатляет география морских плаваний русских «стажёров» на британских кораблях — Юрий Лисянский не раз пересекал всю Атлантику, от Канады до Бразилии, едва не умерев от «жёлтой лихорадки», тропической малярии в Карибском море, а Иван Крузенштерн обогнул всю Африку, пересёк Индийский океан и добрался даже до берегов Китая. Одним словом, по возвращении в Россию в 1799 году это были уже очень опытные мореходы.

Своё первое предложение о плавании из Петербурга к камчатским берегам Крузенштерн написал как раз в 1799 году, возвращаясь домой на английском корабле. Это и все последующие обращения остались без ответа, а настырного капитана на Родине отправили служить подальше от столицы в небольшой Ревельский порт, ныне город Таллин. Юрий Лисянский в шутку называл многостраничные проекты своего друга «книгами». Сам Лисянский, кстати, был более практичным — не пытаясь пробить лбом косность столичной бюрократии, он занялся переводами на русский язык английских трактатов и учебников по морскому делу.

Вообще Крузенштерн и Лисянский были очень интересной парой друзей — два совершенно разных человеческих типа. Первый был из «остзейских дворян», родом из современной Прибалтики. Второй принадлежал к «малороссийскому дворянству», родившись на современной Украине. Крузенштерн был по-немецки педантичен и порою излишне серьёзен, в то время как Лисянский в переписке и мемуарах отличается самоиронией и резким, даже едким юмором. Если Крузенштерн, что характерно для многих немцев той эпохи, ярко выраженный романтик, отчасти даже наивный, то «малороссиянин» Лисянский в хитросплетениях жизни явно практичнее.

Если первый, набравшись опыта в заморских плаваниях, занялся написанием идеалистических проектов, то второй приступил к научным переводам — делу востребованному и сулящему, кроме всего прочего, скорую материальную выгоду. Оба приятеля, по меркам дворянства той эпохи, были небогаты, даже скорее бедны — но в рукописях «немца» Крузенштерна тема денег присутствует только теоретически (как выгода государству от развития Дальнего Востока и как награда от государства за небывалое свершение), то в письмах «малороссиянина» Лисянского деньги и финансовые комбинации присутствуют всегда.

«Ты знаешь мой план в разсуждении похода морем в Камчатку, но послушай, не забывай, что мы должны зделать выгоды и себе, так же как и Отечеству, будем пунктуальны…», — наставляет Лисянский своего излишне романтического друга в одном из писем 1802 года. Пройдёт немало лет, два друга-капитана успешно совершат первое в истории России кругосветное плавание, но разница в подходах останется: для Крузенштерна написание мемуаров о небывалом свершении станет продолжением государевой службы, это будет «казённое издание», тогда как Лисянский выпустит свои мемуары, выйдя в отставку, как коммерчески выгодную частную публикацию.

«Путь, неиспытанный до того россиянами…»

При столь яркой разнице друзей юности объединяла одна общая страсть — морские походы и мечта о плаваниях, которые ещё не свершал флот России. «Сделаться полезным Отечеству стремилось всегда моё желание; счастливо ободряла дух мой надежда совершить путь, неиспытанный до того россиянами…», — так писал об этом романтик Крузенштерн.

Со страстью друзей-капитанов к морским путешествиям смыкалась ещё одна страсть — наука. Ведь каждому капитану тех лет приходилось быть, фактически, настоящим учёным — требовалось досконально знать географию, астрономию, математику и геометрию, чтобы успешно пересекать океаны под парусами без какой-либо связи и сложной техники. Один только список языков, которыми владели Крузенштерн и Лисянский впечатляет: английский, французский, немецкий, датский, «немного» голландского и испанского — то есть наречия всех наций, в ту эпоху обладавших наиболее развитым мореплаванием.

Что характерно для той эпохи, и «немец» Крузенштерн и «украинец» Лисянский, немало пожившие и попутешествовавшие далеко за пределами России, оставались убеждёнными патриотами. «Наше Отечество… Моё Отечество…» — не только в книгах, но и в частной переписке не раз напишет о России капитан Иван Крузенштерн, которого изначально звали Adam Johann von Krusenstern и первым языком которого в детстве был немецкий. Дед мореплавателя, Эберхард Филипп фон Крузенштерн, будучи полковником в шведской армии Карла XII, храбро сражался против нашей армии и попал в русский плен под Нарвой, проведя 20 лет в Сибири. Но в сибирской ссылке предок капитана прижился и по окончании войны принял русское подданство. С тех пор династия Крузенштернов верно служила Российской империи. Любопытно, что прадед Юрия Лисянского вполне мог скрестить оружие с дедом его лучшего друга — есаул Нежинского казачьего полка Епифан Лисянский участвовал в Северной войне со шведами и погиб в одном из походов Петра I.

Вот такие люди желали, а главное, были готовы отправиться в первое кругосветное плавание к дальневосточным берегам России. Но надежды и проекты капитана Крузенштерна могли бы ещё долго ждать своего часа, не вмешайся в ход дела большая политика на Востоке и на Западе.

На Западе к 1802 году уже возникла империя Наполеона — под властью французского «консула», побившего австрийцев и англичан, уже оказалась половина Европы. В Петербурге понимали, что скорое столкновение с этой новой силой более чем вероятно. Но для всякой большой войны и активной дипломатии требовались очень большие деньги — и тут сказывались события, недавно произошедшие на Дальнем Востоке, где в 1799 года возникла «Российско-Американская компания». Создание этой компании открывало заманчивые перспективы в освоении богатейших «пушных промыслов» на лежащих к востоку от Камчатки островах и берегах американской Аляски. Торговля мехами в ту эпоху приносила сверхдоходы, сопоставимые с нефтяным бизнесом наших дней, и была очень важна для государственного бюджета.

Уже в 1801 году правление Российско-Американской компании перебралось из Сибири в столичный Петербург, а среди её акционеров значился сам императора Александр I — интерес на столь высоком уровне становится понятен, если увидеть немного финансовой статистики. В начале XIX века аборигены Алеутских островов и Аляски охотно отдавали две шкурки «камчатских бобров», как тогда называли каланов, за один железный топор. В европейской части России такой топор стоил рубль, на Дальнем Востоке из-за сложности транспортировки его цена взлетала до 8 рублей. Но пара выменянных на него каланьих шкурок в Охотске стоила уже 150 рублей, а при их перепродаже в Китай, который тогда был главным рынком для сибирской и дальневосточной пушнины, цена за пару особо качественных шкурок доходила до 600 рублей серебром.

Несложно подсчитать, какую фантастическую прибыль могла принести такая торговля при дальнейшем развитии тихоокеанских владений России. И главной преградой здесь была слишком долгая, трудная и дорогая сухопутная «дорога» через весь континент, от центра страны к её дальневосточным рубежам. Вот почему именно в 1802 году в высших сферах Петербурга вспомнили о давних планах морского путешествия из Балтики на Камчатку.

«Доверяющий надежде»

На фамильном гербе дворянского рода Крузенштернов присутствовал латинский девиз Spe Fretus, что означает «опирающийся на надежду» или «доверяющий надежде». Поэтому, получив 14 июня 1802 года царский приказ срочно прибыть в Петербург, капитан-лейтенант Иван Крузенштерн мог только догадываться, что ждёт его в столице, но имя своего будущего корабля для кругосветного путешествия он уже знал точно — «Надежда».

В Петербурге капитана принял адмирал Мордвинов, первый морской министр Российской империи. Он объявил, что сделанное Крузенштерном «начертание» (как тогда именовали план или проект) одобрено самими императором и капитану предстоит немедленно готовиться к кругосветному плаванию на Камчатку.

Такой неожиданный поворот от полного игнорирования к авральной спешке явно заставил опытного капитана растеряться — в Ревеле его ждала беременная жена, а плавание на Дальний Восток и обратно должно было занять несколько лет. Как позднее вспоминал сам Крузенштерн: «Более полугода уже прошло, как я разделял счастье с любимою супругою и ожидал скоро именоваться отцом. Никакие лестные виды уже не трогали сильно меня. Я вознамерился было уже оставить службу, дабы наслаждаться семейственным счастьем. Но адмирал Мордвинов объявил мне, что, если не соглашусь быть сам исполнителем по своему начертанию, то оно будет вовсе оставлено. Я чувствовал обязанность к Отечеству в полной мере и решился принести ему жертву…»

7 августа 1802 года капитан-лейтенант Иван Крузенштерн был официально назначен командиром будущей кругосветной экспедиции. Ещё до официального решения было понятно, что его первым помощником станет Юрий Лисянский, и друзья активно принялись за воплощение своей мечты. Выяснилось, что в России нет морских кораблей, способных отправиться на другой конец света. Их постройка могла затянуться на годы, поэтому решено было купить суда за границей, чем и занялся Лисянский, как более склонный к коммерческим вопросам. Крузенштерн остался в Петербурге, занимаясь комплектованием и подготовкой будущих экипажей.

К небывалому путешествию Крузенштерн готовил и себя — осенью 1802 года он занимался астрономией у профессоров Российской академии наук. По итогам занятий господа академики сочли, что «г-н капитан Крузенштерн, весьма образованный морской офицер» и «весьма сведущ в морской астрономии».

Тем временем в судьбе экспедиции возникли новые сложности: к концу 1802 года был назначен новый морской министр Российской империи — благожелательного к Крузенштерну адмирала Мордвинова сменил адмирал Павел Чичагов. Женатый на англичанке и слывший «англоманом» Чичагов скептически относился к способностям русских моряков совершить кругосветное путешествие. Он предложил не только купить за границей корабли, но и вообще нанять для экспедиции готовые экипажи из англичан, лучших мореплавателей той эпохи. «Но я, зная преимущественные свойства российских матрозов, коих даже и англинским предпочитаю, совету сему последовать не согласился», — с гордостью воспоминал позднее «природный немец» Адам Иоганн фон Крузенштерн, подчёркивая, что среди экипажей экспедиции «на обоих кораблях, в путешествии нашем ни одного иностранца не было».

Из иностранных подданных на корабли будущей экспедиции Крузенштерн согласился принять лишь четырёх немецких учёных, медиков и ботаников, назначенных для проведения научных исследований в долгом путешествии, и пятерых японцев. Это были матросы рыбацкого судна «Викамия Мару», ещё в 1793 году потерпевшего кораблекрушение на одном из островов у берегов Камчатки. С тех пор японцы обитали в Иркутске, не имея возможности вернуться к родным берегам. При подготовке кругосветного плавания на Дальний Восток у правительства Александра I возникла мысль одновременно установить торговые отношения с Японией. В качестве жеста доброй воли царь решил вернуть несчастных рыбаков домой на кораблях экспедиции Крузенштерна.

19 тысяч литров водки для Дальнего Востока

По замыслу императора Александра I и министра коммерции Николая Румянцева, будущая экспедиция Крузенштерна должна была стать началом масштабного освоения Россией дальневосточных и тихоокеанских рубежей. Помимо снабжения Камчатки и владений Российско-Американской компании на Аляске, кораблям Крузенштерна предстояло исследовать Сахалин и Курильские острова, а затем попытаться наладить торгово-дипломатические связи с Японией и Китаем. Планировалось, что активная торговля «восточной части Сибири» (как тогда в Петербурге именовали дальневосточные земли России) с японскими и китайскими соседями поможет развитию этого отдалённого региона.

Поэтому кораблям Крузенштерна предстояло везти на другой конец света и первое официальное посольство России в Японию. Одновременно правительство Александра I запланировало и большую дипломатическую миссию в Китай. Одним словом, у России начала XIX века, прежде чем её отвлекли трудные и кровопролитные войны с Наполеоном, была обширная и продуманная программа освоения Дальнего Востока.

«Благоволите принять на представляемой вам корабль назначенную Его Императорским Величеством к Японскому Двору посольскую Миссию с её чиновниками, скарбом и всем протчим», — писалось в полученной Крузенштерном инструкции. Первым послом в Японию был назначен один из совладельцев и основателей Российско-Американской компании Николай Петрович Резанов. Ему же Александр I поручил руководство всеми российскими владениями в Америке.

Капитан Крузенштерн ещё не знал, что ему придётся прожить в маленькой каюте бок о бок с Резановым почти два года, а следующие два столетия историки будут тщетно пытаться понять, кто же был прав или виноват в конфликте этих двух сильных личностей, оставивших яркий след в истории российского Дальнего Востока. Но это всё будет впереди, пока же Крузенштерн и Резанов дружно готовились к будущему походу.

6 июня 1803 года в Кронштадт, наконец, прибыли два корабля, купленных в Лондоне капитаном Лисянским. Это были трёхмачтовые шлюпы — особый тип парусного судна, по сути уменьшенный фрегат, предназначенный для дальних разведывательных плаваний. Первый из построенных в Англии шлюпов, более крупный, назывался «Леандр», второй, поменьше, — «Темза». По предложению Крузенштерна «Леандр» переименовали в «Надежду». Этот кораблик, длиною всего 34 метра 20 сантиметров, становился флагманскими кораблём экспедиции. Меньший корабль, длиною всего 18 метров 60 сантиметров, не мудрствуя из «Темзы» переименовали в «Неву».

Чтобы на несколько лет обеспечить все дальневосточные владения России необходимыми припасами, суда предстояло до упора набить грузом железа, продовольствия, тканей, канатов, оружия и пороха, медной посуды, вина, табака, кофе, чая и сахара. Чтобы всё это поместить, пришлось даже сократить и так небольшую команду на 15 человек, а с флагманской «Надежды» снять 10 из 26 пушек.

Помимо иных припасов, экспедиция Крузенштерна везла на Дальний Восток множество бочек «хлебного вина» — в общей сложности 19 тысяч литров водки! Дело в том, что на тихоокеанских берегах России зерно в ту эпоху было слишком дорогим товаром, чтобы гнать из него алкоголь, и на Камчатке приходилось даже делать водку из местного борщевика. Экспедиции Крузенштерна, помимо прочего, предстояло спасти обитателей Камчатки и Русской Америки от слишком похмельного «травяного вина».

«Спокойный и весёлый дух в таком путешествии…»

Стоимость всех припасов и подготовка кораблей обошлись в огромную по тем временам сумму — более 650 тысяч рублей. Для сравнения, в 1802 году Российская империя потратила на своих моряков и все боевые корабли 7 миллионов рублей — то есть снаряжение кругосветной экспедиции из двух маленьких шлюпов обошлось почти в десятую часть всех расходов на флот огромной страны… Но столь внушительные траты не были напрасными — спустя несколько лет, когда кругосветное плавание Крузенштерна с успехом завершится, в Министерстве коммерции Российской империи тщательно подсчитают, что доставка такого количества грузов на Дальний Восток прежним путём по суше, через весь континент, сквозь малонаселённые таёжные просторы Сибири и Якутии, обошлась бы в 10 раз дороже!

К середине лета 1803 года экипажи первой в нашей истории кругосветной экспедиции были готовы к небывалому походу. Всего на Дальний Восток из столицы Российской империи направлялось 129 человек — 81 на «Надежде» (из них 23 в свите посла Резанова) и 48 на «Неве».

Все моряки были добровольцами, капитан Крузенштерн уделил особое внимание подбору экипажей, здоровью и настроениям людей, которым предстояло на многие месяцы уйти в тяжёлое плавание. «Пред самым кораблей отходом, — вспоминал позднее Крузенштерн, — нашёл однако я нужным двух матросов оставить, потому что у одного оказались признаки цынготной болезни, другой же за 4 месяца пред тем женившийся, сокрушаясь о предстоящей с женою разлуке, впал в глубокую задумчивость. Хотя и обеспечил я жену сего последнего, выдав ей наперёд полное его годовое жалованье, и хотя он действительно был здоров, однако не взирая на то, не хотел я взять с собою человека, в коем приметно было уныние; ибо думал, что спокойный и весёлый дух в таком путешествии столько же нужен, как и здоровье; а потому и не надлежало делать принуждения…»

Для защиты от цинги, главной опасности для здоровья моряков той эпохи в долгих плаваниях вдали от берегов и свежей пищи, на корабли погрузили большие запасы клюквенного сока, настоя еловой хвои и квашенной капусты. До появления привычных нам консервов в жестяных банках оставалось ещё много десятилетий, и особое внимание уделили заготовкам припасов, способных не портиться долгое время. Петербургский мастер Акинф Обломков умудрился так хорошо приготовить солонину в шестипудовых бочках из дуба, что по воспоминаниям Фаддея Беллинсгаузена, будущего первооткрывателя Антарктиды, в 1803 году плывшего мичманом на корабле Крузенштерна, это мясо даже после тропической жары «в продолжение трёх лет, быв в различных климатах, не портилось».

Капитанов из дворянского сословия и рядовых матросов в ту эпоху разделяла целая пропасть. Однако, и Крузенштерн, и Лисянский, спустя годы начиная мемуары, перечислят не только офицеров, но и поимённо всех своих матросов. Вот их имена: Григорий Чугаев, Павел Семёнов, Тарас Гледианов, Кирилл Щёкин, Евсевий Паутов, Иван Вершинин, Петр Яковлев, Иван Яковлев, Никита Жегалин, Артемий Карпов, Михаил Звягин, Василий Задорин, Карп Петров, Иван Курганов, Евдоким Михайлов, Михаил Иванов, Алексей Федотов, Егор Черных, Иван Елизаров, Федосей Леонтиев, Егор Мартынов, Василий Фокин, Филипп Биченков, Феодор Филиппов, Матвей Пигулин, Перфилий Иванов, Куприан Семёнов, Филипп Харитонов, Даниил Филиппов, Николай Степанов, Нефёд Истреков, Мартимиян Мартимиянов, Алексей Красильников, Григорий Конобеев, Спиридон Ларионов, Еммануил Голкеев, Розен Баязетов, Сергей Иванов, Дмитрий Иванов, Клим Григорьев, Иван Логинов, Ефим Степанов, Егор Григориев, Иван Щитов, Степан Матвеев, Иван Андреев, Пётр Русаков, Осип Аверьянов, Семён Зеленин, Пётр Калинин, Василий Маклышев, Иван Попов, Фадей Никитин, Пётр Борисов, Ульян Михайлов, Иван Гаврилов, Андрей Худяков, Михайло Шестаков, Александр Потяркин, Василий Иванов, Пётр Сергеев, Федот Филатьев, Бик Мурза Юсупов, Емельян Кривошеин, Андрей Володимиров, Иван Андреев, Илья Иванов, Василий Степанов, Митрофан Зеленин, Егор Саландин, Дмитрий Забыров, Ларион Афанасьев, Родион Епифанов, Потап Квашнин, Иван Васильев, Иван Алексеев, Фёдор Егоров, Моисей Колпаков, Терентий Неклюдов, Степан Вакурин, Павел Помылев, Амир Мансуров и аж два Ивана Михайлова.

Самыми младшими по возрасту в экспедиции Крузенштерна были ученики кадетского корпуса, братья Мориц и Отто Коцебу, юноши 14 и 15 лет. Согласно их позднейшим воспоминаниям, они были уверены, что не вернутся из этого страшно далёкого путешествия, хотя на корабль их устроил родной отец, лично упросивший о том царя Александра I. В итоге «юнги» не только благополучно вернутся из экспедиции, но, пройдя суровую морскую школу у Крузенштерна, сделают успешную военную карьеру — Мориц станет генералом русской армии, а Отто будет одним из немногих капитанов парусной эпохи, кто сумеет совершить целых три кругосветных путешествия!

«Его величество изволил сойти прямо на корабли наши…»

6 июля 1803 года готовившиеся к походу корабли маленькой эскадры Крузенштерна посетил сам царь Александр I. «Прежде отшествия нашего, — вспоминает Крузенштерн, — имели мы щастие увидеть в Кронштате государя Императора, прибывшего туда с намерением обозреть те корабли, которые в первый раз понесут Российский флаг вокруг света… Его величество изволил со шлюпки сойти прямо на корабли наши. Он обозрел всё с величайшим вниманием, и был доволен добротою как кораблей, так и разных вещей, привезённых для путешествия, благоволил разговаривать с корабельными начальниками и с удовольствием смотрел несколько времени на работу, которая тогда на кораблях производилась…»

Царь не только проявил любопытство, но, как умелый властитель, именно в этом момент позаботился о супруге капитана Крузенштерна, которой предстояло с маленьким ребёнком на несколько лет остаться в одиночестве, ожидая чем закончится опасное плавание её мужа. В дополнение к деньгам, которые получал капитан-лейтенант флота, Александр I пожаловал супруге Крузенштерна ежегодную выплату в 1500 рублей. Это было немногим меньше адмиральского жалования, и как вспоминал начальник первой кругосветной экспедиции: «Сие неожидаемое благодеяние было столь для меня лестно, что я чувствовал цену оного более, нежели когда бы то пожаловано было собственно мне».

Распрощавшись с императором и полностью подготовившись к походу, эскадра из двух кораблей стала ждать попутного ветра. Изначально Крузенштерн намеревался отплыть 4 августа 1803 года, но ветер неожиданно переменился и попутного пришлось ждать ещё трое суток. Лишь в 10 часов утра 7 августа «Нева» и «Надежда» покинули рейд Кронштадта. Благодаря научным измерениям, которые тщательно вели на эскадре Крузенштерна всё время плавания, мы даже знаем погоду на момент отплытия — всего 17 градусов выше ноля.

В полдень 7 августа 1803 года на «Неве» и «Надежде» отметили, что родной берег скрылся из виду. Вновь увидеть его соратники Крузенштерна смогут лишь через три года и 12 дней. Впереди лежали два океана и берега далёкой Камчатки.

Продолжение следует…

Обложка: Иллюстрация Алексея Дурасова

Теперь мои статьи можно прочитать и на Яндекс.Дзен-канале.

Источник