Особенности традиционной африканской цивилизации
Культура Африки
Африка внесла свой (специфический) вклад в современную общемировую цивилизацию. К сожалению, в отношении этого региона было особенно много однобоких оценок, различного рода штампов и просто заблуждений. Объективно оценить африканский вклад необходимо, чтобы правильно представлять сегодняшнюю Африку и лучше понять ее насущные проблемы.
Ранее мы уже выяснили, что именно Африка была родиной современного человека. Правда, развитие производящего хозяйства здесь началось гораздо позднее, чем в Азии, но это говорит не об отсталости африканских народов, а о том, что объективной необходимости в этом не было. В местных условиях человек и так себя мог прокормить. Еще за 5 тыс. лет до н. э. в Африке не было крупных пустынь — человек жил на территории современной Сахары и в Калахари, занимаясь охотой, рыболовством, собирательством. Это была благодатная, довольно хорошо увлажненная лесостепь. Озеро Чад занимало площадь в 8 раз больше современной. В его окрестностях были средиземноморские леса, в которых водилось довольно много крупных животных.
Начавшееся высыхание территории, вызванное колебаниями климата, а также выжиганием лесов, привело к гибели культурного очага в Сахаре (к середине III тысячелетия до н. э.). В этот же период установились современные границы Сахары. На крайнем северо-востоке Африки с IV—III тысячелетия до н. э. существовала древнеегипетская (нильская) цивилизация, которая на протяжении последующих нескольких тысячелетий стала ведущей в Африке, да и, пожалуй, во всем мире.
Хозяйственное развитие Древнего Египта изучалось на уроках истории, но следует сказать о том, что именно здесь очень высокого уровня достигла ирригация, система функционирования которой в значительной степени сохранилась до сих пор. В III тысячелетии до н. э. на Ниле была возведена крупная плотина — высотой около 15 м — для снабжения города Мемфиса водой. Два тысячелетия спустя был построен т. н. Канал Фараонов, который связал дельту Нила с Красным морем.
Аридизация климата привела к неустойчивости ирригационного хозяйства и постепенно к возникновению совершенно новых форм поселений — городов. В V—III тысячелетиях до н. э. в Египте было уже множество городов, в т. ч. и столица — Фивы. В это же время стали возникать первые города в Месопотамии. Хозяйство в Древнем Египте достигло очень высокого уровня.
В III—I тысячелетиях до н. э. на крайнем западе Африки, в бассейнах рек Сенегал, Нигер и Конго также сложились культурные очаги, однако их уровень был значительно ниже по сравнению с древнеегипетским.
Африканская цивилизация очень непохожа на другие «мировые региональные цивилизации». Основу ее составляет гармоничное сосуществование с природой. Подобное сосуществование географы называют «естественным встраиванием в природу». Полный симбиоз человека и природы определил очень многое в традиционной африканской жизни — от особенностей психологии людей до специфических типов хозяйства.
Традиционное хозяйство Африки часто представляют примитивным и совершенно неэффективным. Давайте попробуем разобраться, так ли это.
В любом справочнике вы найдете данные, свидетельствующие о низкой урожайности в растениеводстве, о малой продуктивности животноводства. При этом «за кадром» остается важнейшая специфическая черта традиционного африканского хозяйства — его максимально высокая продуктивность в расчете на единицу вложенного труда!
После этого резонно задать вопрос: почему африканцы так мало работают? Большинство ученых объясняли слабое распространение трудоемких технологий в аграрном секторе Африки консерватизмом местных крестьян, архаичными социальными структурами африканского общества.
Природные условия Африки, для которых характерны высокие температуры и влажность, ведет к быстрой порче продуктов, что ограничивает возможности их хранения. Африканцы давно уже поняли, что в этих условиях просто неразумно заготавливать впрок какие-либо продукты (или сырье для их последующего изготовления). Поэтому «единственно надежной формой их сбережения и накопления становится охрана и умножение их естественных источников (т. е. природной среды)». За многие сотни и даже тысячи лет африканские крестьяне отработали свои методы в растениеводстве, подобрали подходящие к местным условиям сорта растений, разработали свою систему содержания скота. В Африке традиционно выращивают культуры с различными сроками их уборки, посевная продолжается почти круглый год. Основная идея подобной агросистемы состоит в том, чтобы собирать урожай частями, но несколько раз в год. Именно этим можно объяснить, что главными продовольственными культурами, выращиваемыми в Африке, стали просо, сорго и другие, которые по европейским меркам относятся к неэффективным (они малоурожайны).
Тропики и экваториальный пояс представляют собой очень хрупкую экосистему, нарушения в которой из-за хозяйственной деятельности человека чрезвычайно болезненны. Плодородие почв быстро иссякает, нужно переходить на другой участок, давая «утомленному» несколько лет отдохнуть. Теперь всем известно о вреде подсечно-огневого земледелия в Африке, но забывают о том, что катастрофические масштабы подобного землепользования характерны для территорий, на которых внедряется «европейский интенсив». Африканцы всегда знали, до каких пределов можно расчищать и сжигать лес, на сколько лет нужно оставить невспаханным тот или иной участок. Применительно к Африке говорят даже о т. н. лесном земледелии, при котором получение самого урожая является лишь одним из многих его элементов и часто даже далеко не самым главным.
Единство человека и природы в Африке повлияло и непосредственно на человека. Выделяют и специфические черты африканского характера. По мнению ученых, именно этим объясняется африканская общительность и доброжелательность, удивительная природная ритмичность, но вместе с тем и импульсивность. Этим же объясняют и косность, апатию, слабо выраженное желание что-нибудь изменить. Вспомните, что индейцы в Америке, в основной своей массе, готовы были пойти лучше на смерть, чем жить и работать в условиях неволи. Только африканцы смогли выжить в этих нечеловеческих условиях!
Африканская культура и цивилизация очень непохожи на западную (европейскую) с ее ярко выраженным индивидуальным началом. Вместе с тем она близка в этом плане индийской и китайской культурам, в которых нашли отражение принципы «коллективизма». «Общность людей — одна из стержневых ценностей в Африке». При этом коллективизм в Африке понимается очень широко — не только как общность людей. Человеку отводится равное место в сложнейшей африканской общине, вместе с «высшей силой», стоящей высоко над всеми различными духами (в т. ч. духами-людьми, давно умершими), животным и растительным миром, а также неодушевленной природой.
Совершенно непохожа на европейскую и африканская семья, которая включает в себя не только ныне здравствующих, но и умерших и даже еще не родившихся. Согласно африканским воззрениям человек как личность может существовать только в «неразрывной связи с умершими и еще не родившимися. Это единая нить жизни — так считают в Африке. Умерших хоронят совсем близко от дома, или даже внутри него. «Живые буквально ходят по могилам родных, признавая их продолжающееся присутствие в мире и почитая их жертвоприношениями, едой и питьем, поминанием их имен, заклинаниями и ритуалами, данными в честь умерших именами детей». Поэтому говорят, что в африканской семье всегда присутствуют «живые покойники». Живые, однако, должны заботиться не только об умерших, но и о тех, кто должен родиться, «высвободить их из небытия, дать им форму, тело, допустить к участию в жизни общества».
Источник
Традиционные общества Африки
Об общей отсталости африканских традиционных обществ, особенно в зоне Тропической Африки, уже шла речь, включая попытки объяснить эту отсталость. Здесь же стоит вспомнить о том, что зоны первобытной периферии были весьма обширны и на юге Азии: она преобладала на островах Индонезии (кроме Явы и Суматры), на Филиппинах, была представлена огромными анклавами в окраинных, особенно горных, районах Индокитая, наличествовала и в Индии, и на Цейлоне. Правда, на фоне блестящих завоеваний многотысячелетней цивилизации той же Индии или менее длительной, но весьма впечатляющей цивилизации Индокитая и Индонезии первобытная периферия отступала на второй план. Но мощь ее тем не менее была огромной, быть может, наиболее весомой по сравнению со всеми остальными регионами Старого Света. Со всеми, кроме Африки.
В Африке первобытная периферия практически не была периферией. Она была первобытным океаном, тем генеральным фоном, на котором анклавами выделялись территории, которые можно отнести к зоне цивилизации и государственности. Да и здесь нужны оговорки: если Северная Африка со времен Арабского халифата была решительно и бесповоротно включена в зону устойчивого цивилизационного развития – хотя и там было немало первобытных анклавов, правда, наряду с такими древними центрами высокой культуры, как Египет, – то остальная часть континента являла собой именно океан первобытности, волны которого то и дело захлестывали небольшие острова цивилизованности, причем захлестывали именно потому, что острова были небольшими, а уровень их едва возвышался над уровнем океана.
Оставив пока в стороне Северную Африку, о которой пойдет речь особо, стоит заметить, что представленная в основном первобытными и – реже – полупервобытными традиционными обществами, к тому же разделенными бесчисленными языковыми и этнокультурными барьерами. Тропическая Африка вплоть до начала ее энергичного колониального освоения в XIX в. находилась в состоянии стагнации. Имеется в виду не абсолютная неподвижность, но именно то, о чем только что шла речь в связи с метафорой о первобытном океане. Пример городов‑государств (точнее, разросшихся общин) йоруба, на долгие века как бы застывших во все том же полупервобытном состоянии, равно как и печальная судьба многочисленных прото – и раннегосударственных образований типа Конго, Мономотапы, да и многих политических структур суданского пояса, включая и исламизированные образования типа султанатов и эмиратов, – все это убедительно свидетельствует именно о стагнации, об отсутствии устойчивых и последовательно целенаправленных импульсов в сторону поступательного развития.
В чем причины этого? Почему Тропическая Африка не имела весомых потенций для движения по пути развития? Почему здесь древние государства подчас предстают как свидетельства утраченных достижений, пусть даже не слишком высоких? Почему первобытный океан с его мощными волнами оказался столь необоримой силой? Конечно, ответы на все эти вопросы есть, хотя далеко не всеща африканисты четко осознают саму проблему и правильно ставят такие вопросы. Однако имеются серьезные исследования, вплотную подходящие к решению проблемы. Речь идет прежде всего об изучении африканской общины.
Исследование различных типов и конкретных форм африканской первобытной и полупервобытной общины свидетельствует об ее исключительной внутренней прочности, устойчивости, нерушимости, что может быть объяснено комплексом различных причин. Специалисты обращают особое внимание на коллективный характер труда, отсутствие собственности на землю, на корпоративность общины как формы социальной организации, на обезличенность индивида в ее рамках. Все это, бесспорно, именно так. Но ведь нечто в этом роде характерно и для других, едва ли не для всех первобытных и полупервобытных общин.
Африканисты много пишут о системе каст, которая действительно хорошо известна Африке. Касты чаще всего возникали там в результате наложения одного этноса, становившегося господствующим (обычно скотоводческого), на другой, зависимый от него (земледельческий). Но и касты не чисто африканская специфика. Общинно‑кастовый строй с крепкой устойчивой общиной и нерушимыми кастами был тысячелетиями известен Индии, но это не помешало ей стать страной высокоразвитой цивилизации. Почему же система устойчивых общин и кастовых связей не выводила Тропическую Африку за пределы уровня полупервобытных кастовых этностратифицированных политических структур, прото – и раннегосударственных образований, к тому же весьма непрочных и недолговечных? Непрочными и недолговечными политические образования были и в условиях общинно‑кастовой Индии, но там это никак не меняло того обстоятельства, что эти структуры, как и все общество, были достаточно развитыми, соответствовали стандарту развитой цивилизации. Словом, невольно складывается впечатление, что сам по себе весьма нужный и ценный анализ африканской общины и всего, с ней связанного, ответа на вопрос не дает. Видимо, этот ответ следует искать в иной плоскости, в иных сферах африканских реалий, и в первую очередь в сфере производства и производительности, условий жизни и культуры труда.
Совершенно очевидно, что климатические и природные условия тропиков неблагоприятны как для жизни человека, так и для успешной его производственной деятельности, высокая культура которой требует терпения, усидчивости, регулярности, дисциплины. Жизнь в тропиках не способствует выработке соответствующих навыков и закреплению их в устойчивых стереотипах повседневного поведения. Кроме того, скудные почвы, с трудом отвоевываемые у пышной и буйно растущей тропической растительности, не слишком плодородны и даже при заметных усилиях не обеспечивают высоких урожаев ценных и калорийных сельскохозяйственных продуктов, что опять‑таки явно не стимулирует трудовой активности – напротив, охлаждает ее. Отсюда невысокие трудовые усилия, низкая производительность труда. Но самое главное, корень всего в том, что все это вкупе не просто консервирует отсталость, но не способствует созданию излишков – тех самых излишков, того самого избыточного продукта коллектива, без которого и после перехода к производительному труду нет материальных условий для возникновения развитого стратифицированного общества, для сложения устойчивых государственных образований с разделением труда и необходимым обменом деятельностью.
Правда, как бы ни был мал объем излишков, в Африке все же возникали ранне – и протогосударственные образования, которые зиждились на общинных и кастовых принципах, на основе строго соблюдавшихся норм кровнородственных связей, возрастных групп, племенной общности (трибализма) и т. п. Но показательно, что административно‑территориальные и чиновничье‑бюрократические формы и органы власти были при этом крайне слабыми, неразвитыми и неэффективными, что и неудивительно: для содержания всех этих оторванных от производства слоев у общества просто не было средств. Конечно, случались и нередкие исключения, когда средства все‑таки находились. Но беда в том, что эти средства черпались из источников, внешних по отношению к общине, – из контроля над транзитной торговлей, использования природных ресурсов (например, золота). В принципе это нормально и естественно, но на практике приводило к той самой неустойчивости и слабости, недолговечности надобщинных политических структур, о которой уже шла речь. Африканская община с ее первобытным примитивизмом не была достаточно надежной основой для того, чтобы на ней устойчиво удерживались эфемерные прото – и раннегосударственные образования (это, естественно, касается и кочевых обществ), а попытки опереться на иную основу, внешнюю по отношению к общине, приводили к тому, что само существование государственного образования целиком зависело от хрупкого баланса в торговле и внешних связях. Колебания в нем, столь обычные для транзитной торговли, немедленно отражались на устойчивости власти.
Но могло ли что‑либо послужить альтернативой опоре государства на хрупкий баланс внешних сил? Да, могло. Пример Эфиопии в этом смысле достаточно красноречив: столь же неустойчивый, как и в остальной Африке тропической зоны, административно‑политический режим веками сохранялся в виде хрупких раннегосударственных структур, княжеств, едва связанных друг с другом в рамках некоего федеративного образования под номинальным господством правителя. Страна не раз была на грани разрушения, но все же не распадалась, а, напротив, возрождалась, хотя в то же время и не шла вперед по пути поступательного развития. Что же держало Эфиопию в рамках единого государственного целого, зиждившегося практически на той же общинной базе, что и другие, быстро распадавшиеся ранне – и протогосударственные образования? Ответ не вызывает сомнений: религиозно‑цивилизационный фундамент. Тот самый, что сложился в Эфиопии еще на рубеже нашей эры и упрочивался веками, пусть даже и в неблагоприятной для быстрого поступательного развития цивилизации обстановке. Но сколь бы неблагоприятной эта обстановка ни была, фундамент с его письменной культурой, элементами образования и урбанизации здесь все же был. Именно он служил не просто альтернативой случайному балансу внешних по отношению к структуре обстоятельств, но достаточно прочной основой устойчивого, хотя и структурно слабого, государственного образования.
Все сказанное позволяет при оценке причин отсталости Африки и слабости, неустойчивости, хрупкости ее государственных образований вычленить два наиважнейших фактора. Фактор первый был задан самой природой тропиков. Он аналогично действовал и на юге Азии, в том числе в зоне островного ее мира. Правда, там географический рельеф смягчал неблагоприятные природные условия за счет близости океана, что оказывало свое воздействие и в Африке, где прибрежные районы выгодно в этом смысле отличались от глубинных, континентальных. Но в целом климат повсюду в тропиках оказывал свое воздействие, тем более на континенте. Природно‑климатический фактор был первичным, его можно считать первопричиной отсталости и стагнации. Фактор второй – это культурный потенциал населения, тот цивилизационный фундамент, на который в борьбе с неблагоприятной экологической зоной хозяйствования человек может опереться. Именно этот фундамент – диффузное проникновение в Индокитай и Индонезию индо‑буддизма на рубеже нашей эры – обусловил поступательное развитие стран и народов Юго‑Восточной Азии. Аналогичный фундамент содействовал сохранению государственности в Эфиопии. И отсутствие такого рода фундамента определяло тот зависимый от внешних сил неустойчивый характер всех остальных государственных образований Тропической Африки, о которых уже шла речь.
Здесь встает законный вопрос: как с точки зрения религиозноцивилизационного фундамента следует оценивать католицизм в том же распавшемся к XIX в. Конго и тем более ислам государственных образований суданского пояса? Почему в этих случаях фундамент не сработал или работал недостаточно эффективно?
Что касается Конго, то католицизм, привнесенный сюда португальцами, сыграл, конечно, известную роль цементирующей структуру доктрины. Стоит напомнить, что даже мощное движение протеста против колонизаторов на рубеже XVII–XVIII вв. было не столько антихристианским, сколько сектантским. Иными словами, католицизм за два‑три века достаточно основательно укрепился в Конго. И все же, во‑первых, этого срока было явно недостаточно для создания сколько‑нибудь весомого цивилизационного фундамента – во всяком случае при темпах и масштабе нововведений, свойственных XV–XVII векам; во‑вторых, значимость нововведений резко снижалась из‑за того, что в данном случае религиозный фундамент с его культурой целиком ассоциировался с пришельцами‑колонизаторами, по отношению к которым традиционная структура явственно была чуждой.
Что же касается исламизированных государств суданского пояса, начиная с Ганы, то там картина была несколько иной, хотя и во многом сходной: исламский религиозно‑цивилизационный пласт был поверхностным, внешним по отношению к традиционной африканской общине, связанным с интересами транзитной торговли. Этот пласт понемногу ложился в фундамент культурных потенций суданских народов, что и вело к тому, что эстафета государственных образований здесь практически не прерывалась, одни политические структуры сменяли другие. И это, безусловно, было гораздо лучше, чем ничего. Однако пласт был слишком тонок, чтобы энергично воздействовать на трансформацию традиционного общества. Конечно, общества суданского пояса испытывали определенное воздействие и соответствующим образом трансформировались, приспосабливались. Но процесс шел медленно и не затрагивал глубинные основы, внутриобщинные отношения. Словом, на примере исламских государств можно говорить о некотором движении от состояния застоя, о некоем преодолении стагнации, но в лучшем случае – лишь о первых шагах в этом направлении. Ситуация стала всерьез изменяться только с началом колониальной экспансии в широких масштабах, когда в силу вступил новый для Африки фактор необычайной мощности: колониальный промышленный капитал, принципиально отличный от знакомого ей до того колониального торгового капитала, сравнительно мало воздействовавшего на традиционную структуру континента, во всяком случае в Тропической Африке.
Источник
