Страны с кисельными берегами

Кисельные берега («Гуси-лебеди» и другие русские народные сказки)

Молочные реки с кисельными берегами — красноречивый символ изобилия, который, кажется, понятен всем. Приятно думать, что где-то есть волшебная страна, в которой ты всегда будешь сыт, не прилагая к тому никаких усилий. Подобные образы есть в фольклоре многих народов: гора из пармезана у итальянцев, пироги, растущие на деревьях, у англичан, винные реки у французов, реки из кокосового масла — у полинезийцев. Русский народ, понятное дело, воплотил в своих сказках то, что было ближе ему.

Насколько этот образ близок нам сегодня? Пожалуй, уже не так, как ещё лет двести назад. Конечно, «кисельные берега» записаны у нас на подкорке, но что именно вы представляете, когда слышите это словосочетание? Думаю, большинству воображение рисует хляби из фруктового киселя — напитка. Таким мы знаем его с детского сада, то есть примерно с тех времён, когда впервые слышим о кисельных берегах. Но в детстве подобная несуразица воспринимается естественно: сказано «берега из киселя» — значит, из киселя.

Между тем наши предки понимали под киселём совсем не то, что мы сегодня. Знакомый нам густой напиток из фруктов, сахара и крахмала появился на гастрономической сцене относительно недавно: ещё в начале XIX века он считался модной новинкой. К тому же долгое время его делали гораздо более густым, чем мы привыкли: его скорее ели ложкой, нежели пили, а кисель-напиток появился уже в советские годы. До этого на протяжении веков актуальным было определение, которое мы находим в словаре Даля:

КИСЕЛЬ | м . (кислый) мучнистый студень; овсяный, ржаной, пшеничный кисель, ставится на опаре и закваске; гороховый, пресный.

Именно из «мучнистого студня» и сделаны берега волшебной реки. Получается он таким плотным, что можно резать ножом. Если совсем грубо, то принцип приготовления тот же, что и у крахмального напитка: вода с мукой нагреваются до загущения. Отсюда, вероятно, и общность названий. Вот только результат не имеет ничего общего с тем, к чему мы привыкли, — ни по вкусу, ни по внешнему виду.

Кисель по-старорусски можно приготовить практически из любой муки, какая есть в доступе, — популярные варианты перечислены у Даля. Самый классический кисель — овсяный. Важный вкусовой нюанс — традиционно кисельная смесь перед нагреванием заквашивается. Отсюда и название: «кисель» значит «кислый». Исключение — гороховый кисель, увековеченный Гиляровским в «Москве и москвичах», но сегодня речь не о нём. Чтобы сделать кисель кислым, лучше всего использовать хлебную закваску — вкус получится более мягким и естественным, не таким дрожжевым. Но сегодня кухни, на которых водится закваска, — всё-таки редкость, потому, скрепя сердце, можно заменить её крошечным количеством дрожжей. Важно не переборщить, чтобы не испортить вкус. Можно готовить и вовсе без дрожжей — пресную версию. Это будет не очень исторично, зато гарантированно вкусно.

Побежала дальше, стоит молочная речка, кисельные берега.
— Молочная речка, кисельные берега, куда гуси полетели?
— Съешь моего простого киселика с молоком, — скажу.
— О, у моего батюшки и сливочки не едятся!

Овсяную муку можно смолоть самостоятельно из овсяных хлопьев (классический геркулес «долгого» приготовления), хотя в больших городах сегодня купить её не проблема. Также можно попробовать приготовить овсяный кисель на толокне, но вкус получится другим.

Сахар добавляется по вкусу. Я бы сказала, что 70 г сахара на стакан муки — это предел. При таком количестве мы получим довольно сладкий десерт. Можно совсем минимизировать сахар и корректировать вкус киселя уже в готовом виде — например, подав его с вареньем.

В целом, пропорции довольно условны. Стакан муки на два стакана воды даёт на выходе плотный овсяный пудинг. Можно уменьшить количество муки и получить более лёгкую текстуру, но такой кисель будет труднее вынимать из формы.

Овсяный кисель по-старорусски

• 110 г (1 ст.) овсяной муки
• 400 мл (2 ст.) воды
• 50 г сахара
• По желанию — щепотка дрожжей или немного хлебной закваски

1. Налить воду в широкую кастрюлю. Порциями, в несколько заходов просеять в неё муку, всякий раз тщательно размешивая венчиком, чтобы избежать образования комочков. Добавить сахар, размешать.
2. Если есть желание поэкспериментировать с кислым киселём (исторически более правильная версия), далее следует добавить закваску или дрожжи и оставить смесь в тёплом месте на несколько часов. Когда брожение станет заметно визуально (появятся пузыри), заканчиваем этот этап и переходим к следующему. Если дрожжи не используются, после смешивания всех ингредиентов можно сразу приступать к нагреву.
3. Кастрюлю поставить на средний огонь и нагревать, непрерывно мешая венчиком (чтобы ничего не подгорело и прогревалось равномерно). Готовить, пока смесь не станет очень густой (фактически до кипения).
4. Перелить/переложить в форму и разровнять. Чтобы облегчить последующее доставание, форму можно предварительно немного смазать растительным маслом.
5. Накрыть пищевой плёнкой так, чтобы она непосредственно прилегала к поверхности кисельной массы. После этого можно ещё разровнять кисель получше прямо через плёнку — так удобнее. И убрать в холодильник до полного охлаждения и застывания (лучше на ночь).
6. С охлаждённого киселя снять плёнку и перевернуть его на сервировочное блюдо.

Готовый кисель можно резать ножом, как пирог. Подавать его стоит, конечно же, с молоком. Также нелишним будет дополнение в виде варенья или просто кисловатых ягод (мой вариант). Как вкуснее — зависит от количества сахара в самом киселе.

Увидела его сестра, подкралась, схватила и унесла; а гуси за нею в погоню летят; нагонят злодеи, куда деваться?
Бежит молочная речка, кисельные берега.
— Речка-матушка, спрячь меня!
— Съешь моего киселика!
Нечего делать, съела. Речка ее посадила под бережок, гуси пролетели.

Reader Interactions

Comments

Прелесть какая)) Это я и по рецепт, и про фото с кисельными берегами.
Давно хочу попробовать, но все не соберусь. И рецепты попадались более многодельные: что-то настаивать, что-то отцеживать…
Овсянку очень люблю, только ею и завтракаю и закваска имеется. Спасибо!

Честно скажу, я пробовала только этот вариант — самый простой )) Процеживают, может, в случае с закваской, чтобы её отделить в конце брожения? Не знаю, как она в киселе расходится…

Настаивать и отцеживать совсем несложно, зато ни тебе дрожжей, ни тебе закваски. И муку даже не обязатедьно молоть — я делаю из обычных геркулесовых хлопьев (не тонкого помола, а именно классического геркулеса).

Но тогда, получается, хлопья тоже отсеиваются в процессе процеживания? И кисель варится чисто из настоя?

Здорово, только сегодня искала рецепт овсяного киселя. Кстати, бабушка в деревне всегда делала твердый кисель, и кисельные берега представлялись легко

Бабушкины рецепты всегда вне конкуренции! 🙂 Но буду рада, если и мой пригодится.

Добавить комментарий Отменить ответ

Primary Sidebar

Об авторе

Привет! Меня зовут Татьяна Алексеева, и этот сайт — плод моей любви к хорошей литературе и вкусной еде. Read More.

Источник

Шлараффенланд: средневековая легенда о стране с молочными реками и кисельными берегами

Одной из самых страшных напастей Средневекового Запада традиционно оставался голод. Страх перед этим бедствием породил среди крестьян пышное разнообразие мифов об обильной еде. В XIII веке на севере Франции появились сказки о стране Кокань, где за безделье платили, а за труд наказывали. Позже аналогичные мифы распространились в Англии и Германии. Фольклорные легенды о нескончаемой еде восходили еще к библейскому образу манны небесной, которой Бог кормил евреев во время их скитаний после исхода из Египта. Кроме того, одно из евангельских чудес Иисуса Христа — кормление тысяч людей всего лишь несколькими хлебами. Такие же чудеса приписывались разным святым, сказания о которых вошли в сборник «Золотая легенда».

Немецкое слово Schlaraffenland впервые встречается в поэме Генриха Виттенвейлера «Кольцо» (начало XV века). Автор даже указывает координаты вожделенного края — где-то между Прагой и Веной. Туда направляются герои его комедии скоморохи. По-настоящему известной и популярной легенда стала после издания в 1494 году «Корабля дураков» Себастьяна Бранта — сатирической поэмы, бичевавшей пороки средневекового общества. У нее появилось множество пародий и обработок, распространившихся по всей Германии и охвативших все немецкие диалекты. У Бранта также упоминается Наррагония — страна дураков. До Шлараффенланда же герои поэмы так и не добираются, потому что их корабль терпит крушение. Страна лентяев часто встречалась в шванках -городском жанре юмористического рассказа в стихах или прозе.

Небылицы о крае изобилия гласили, что на деревьях там растут оладьи, а кроме молочных рек есть еще и реки меда. Отсылки к Шлараффенланду есть и в тех произведениях, где эта страна прямо не упоминается. Например, у братьев Гримм в сказке «Гензель и Гретель» дети находят съедобный пряничный домик. В «Дитмарской сказке» из их же сборника животом кверху летают жареные курицы. В Шлараффенланде такая дичь сама падает в рот самым отъявленным лентяям и чревоугодникам.

Хотя некоторые авторы и указывали приблизительные координаты воображаемой страны, общим было представление о том, что Шлараффенланд — параллельный мир-перевертыш с идеальным общественным устройством. Именно поэтому гастрономический миф обретал особую популярность во времена крестьянских восстаний. Утопия напоминает нескончаемый праздник и этим походит на средневековый карнавал.

Расцвет литературы о стране лентяев пришелся на XVI — XVII вв. В Новое время самоироничный Шлараффенланд постепенно обретает черты антиутопии, а само слово становится ругательным. Авторы новых произведений стали подкреплять свое повествование моралью о том, как простолюдинам не следовало себя вести (лениться, мечтать о равенстве и праздности). Это было уже высмеивание наивного предания об обетованной земле. Появляется стремление доказать невежественному читателю, что изобилия можно достичь только благодаря тяжелому и упорному труду.

В живописи страна лентяев чаще всего ассоциируется с одноименной картиной голландца Питера Брейгеля Старшего (написана в 1567 году, сейчас хранится в мюнхенской Старой пинакотеке). Основой для интерпретации скорее всего послужила сказка Ганса Сакса. Попасть в эту страну можно было, проев проход в горе из каши. Персонажи картины — объевшиеся рыцарь, крестьянин, солдат и школяр. Бытует версия, что Брейгель задумал свою картину как политическую сатиру. В то время его соотечественники, борясь за независимость, воевали с испанцами, а страну терзала разруха и голод. Согласно этой трактовке, жаренный гусь символизирует пассивное дворянство.

Источник

«Молочные реки, кисельные берега» Латвии: куда сгинули зажиточные латвийские сельчане

Когда-то люди в латвийской деревне жили так хорошо, что редко кто готов был отказаться от колхозной жизни в пользу городской. Сегодня все иначе – запущенные поля, старые колхозные постройки, брошенные дома.

В пору ограничений на выезд из Латвии, благодаря пандемии коронавируса, можно начинать познавать родные края. Манит, зовет к себе латвийская глубинка.

Однако по дороге невольно обращаешь внимание на запущенное состояние полей, старых хуторов, колхозных построек, доставшихся от щедрой советской власти. На отдельных старых хозяйствах бродят косули и кабаны в поисках пропитания. Окна заколочены – владельцы, не выдержав экономических испытаний, предложенных родиной, пытают счастья за границей.

А когда-то условия жизни в латвийской советской деревне были таковы, что редкий счастливчик променял бы раздольную колхозную жизнь на суету промышленных городов.

© Sputnik / Ян Тихонов Пристань рыболовецкого колхоза «Банга», Рыбацкий поселок Роя, Латвийская ССР, 1966 год

Молочные реки

Латвийские колхозы в советское время были на вес золота. Современники вспоминают, что при колхозах средний крестьянин имел свой дом, который вполне можно было построить за пять тысяч рублей. А если знаешь человека, который мог достать высококачественные латвийские кирпичи на сдельных условиях, то и того дешевле. Крестьянин занимался индивидуальным производством и был совершенно уверен в том, что его молоко будет куплено для дальнейшей обработки, и он получит свое заслуженное вознаграждение.

Вот типичная картина советского быта Латвии начала-середины 1970-х годов: крестьяне выставляют в утренний час массивные бидоны со свежим молоком. Проезжает молоковоз и забирает результаты надоев, отвозя их на krejotavu, где лаборанты, как местные, так и городские, делали анализ на определение жирности продукта. И крестьянам выплачивались приличные суммы в зависимости от показателей лактобутирометра.

Далее на самой «крейотаве» умельцы, коими была традиционно богата земля латвийская, производили густую сметану, нежнейшие сливки и тающее во рту масло – и это только молоко, добываемое и реализуемое частным образом. А в рамках кооперативного хозяйства получаемое молоко свозилось на крупный комбинат, например, Лимбажский, где объем производства был выше и мощнее.

Латвия также занималась производством сухого молока, которое предназначалось в первую очередь для районов Крайнего Севера, шло на производство детского питания и для поставок в дружественные соцстраны, например, на Кубу.

Кисельные берега

Постоянный товарооборот и условия гарантированного сбыта продукции приводили к ощущению финансовой стабильности. Неуклонно росло число колхозов-миллионеров, часть которых, например, Адажский, получали статус образцово-показательных хозяйств.

Однако, помимо колхозной деятельности, каждый крестьянин Советской Латвии был еще и частником. Иными словами, налаживал индивидуальное производство. Для себя. В большинстве случаев объемы производства частников превышали их собственные потребности. В обиходе латыши называли этот феномен «mājas saimniecības pārpalikumi», то есть «излишки домашнего хозяйства». Крестьяне отвечали за эти излишки сами и вольны были распоряжаться ими, как посчитают нужным.

BaltNews.lv Сельское хозяйство Латвии.

Работники сельхозснабжения вспоминают, что в одном только Добельском районе за сезон производилось сто тонн «лишнего» картофеля. При всем желании ни одна крестьянская семья не могла потребить такое невероятное количество натурпродукции. Так и возникла традиция отправлять картофель на грузовиках и по железной дороге в Московскую и Ленинградскую области.

Сегодня многие официозные историографы без тени смущения утверждают, что это была политика принуждения со стороны Кремля. Однако очевидцы вспоминают, что у зажиточных латвийских колхозников просто не было другого выбора – в противном случае дары латвийской земли могли пропасть. Ни одно, даже самое многодетное хозяйство, не могло справиться с таким грандиозным обилием овощей и фруктов.

Один только Добельский район мог спокойно прокормить целую Латвию. А сколько еще таких «Добельских» районов было по всей республике! Вот и кормили Москву. А Центральная Россия, в которой колхозный быт был менее организованным, продукцию из Латвии принимал с благодарностью.

При этом РСФСР довольствовалась статусом условной метрополии и о благоденствии и процветании, каким отличался прибалтийский край, могла только мечтать. Ведь Прибалтике в советское время позволялось многое, если не все, и люди жили хорошо.

Не хлебом единым

В окрестностях крупных городов создавались обширные фермы, на которых паслось по 50–100 тысяч голов скота. Латвийская мясная и молочная коровы славились своей производительностью на весь Советский Союз. Соответственно, мясной продукции было более чем достаточно.

Колхозники, получая высокую прибыль от сбыта своих товаров, порой не знали, куда тратить деньги. Когда настала пора крушения социалистического строя, а Латвия вступила в фазу финансовых реформ, у колхозных менеджеров и производственников на счетах сгорело по 30–50 тысяч рублей. Это были фантастические по советским временам деньги.

Масштаб таких накоплений невольно вызывает в памяти образ незабвенного Александра Ивановича Корейко (персонаж романа Ильфа и Петрова «Золотой теленок» – прим. Baltnews).

Бывшие жители колхозных сел и городков вспоминают, с какой регулярностью их возили в дома культуры и рижские театры – на премьерные постановки. Они же рассказывают, что к ним в пенаты частенько заезжали автолавки с импортной продукцией – одеждой, аудиотехникой, бытовыми приборами. И колхозники с удовольствием все это скупали. О таком благополучии городские работники промышленности могли только мечтать.

Наш читатель, конечно, скажет, что приходилось ведь и работать. Оно верно. А в какие времена человеку не приходится работать? В этом плане немаловажным становятся и условия работы, состояние уверенности и благополучия, которые она обеспечивает или нет.

А колхозникам в советское время всячески помогали. На сборы той же картошки часто по разнарядке приглашали (деликатно скажем, приглашали) столичное студенчество, чтобы помочь крестьянству собрать «излишки» – работа спорилась. А если случались бури, и в лесу скапливался бурелом, то в Латвию прибывали группы молдаван, которые убирали завалы.

Уровень процветания латвийских колхозов характеризуют всенародные гуляния во время традиционного национально-языческого праздника Лиго. Сегодняшнее празднование Лиго, которое устраивают в своих загородных домах уставшие от кабинетно-бумажной деятельности чиновники и бизнесмены, не выдерживает никакого сравнения с праздником времен Латвийской ССР в 1960–70-е годы.

© Sputnik / Sergey Melkonov Празднование Лиго. Архивное фото

Для колхозных тружеников пели лучшие песенные коллективы, исполняли номера лучшие танцевальные ансамбли, а столы ломились от угощений. Иной раз, вспоминают бывшие латвийские колхозники, в праздничном угаре даже переставали стесняться в идеолого-политическом плане – рассказывали антисоветские анекдоты, исполняли антисоветские песни, а главное, демонстрировали из окон своих автомобилей карминно-бело-карминный флаг буржуазной Латвии – закопанный в советские годы, как нынче замечают официальные лица Латвии.

Вот такой закопанный флаг показывался на июньском гулянии в латвийской глубинке – там, где весь аппарат КГБ состоял из исключительно «своих» людей.

И такой размеренный и обеспеченный быт латвийской «пасторали» продолжался вплоть до начала 1990-х годов.

«Горбачевские» иллюзии

Наступило новое время – политика «перестройки» Михаила Горбачева в СССР – и крестьянство Латвии почувствовало вольность. Многие латышские фермеры искренне считали, что после закрытия городских фабрик толпы русских безработных подадутся на хутора и будут послушно выполнять сельхозработы.

ria.ru Горбачев во время выступления на съезде Коммунистической партии Советского Союза.

А потом наступил горбачевской дефицит с нехваткой элементарных продуктов, спровоцированный заранее и сознательно, как и нехватка хлеба в феврале 1917 году. Он вызвал повальное недоумение со стороны сельчан, которые даже во времена ужимок и утрусок Хрущева не знавали подобного безобразия.

Дефицит послужил своеобразным катализатором для роста протестных настроений, и один из основных лозунгов «революции» – «Хватит кормить Москву» – быстро приобрел особую актуальность.

РИА Новости Латвийская ССР. Митинг на площади Свободы в Риге.

Латвию купили за паек

Много позже свидетели крушения колхозов времен перестройки рассказывали, как из зажиточных сельхозмануфактур массово вывозился скот и производственное оборудование – через Литву в сторону Польши по взаимному сговору сторон. Те же руководители колхозов, которые пытались сопротивляться этому разграблению (например, Альберт Каулс, руководитель Адажского колхоза), подвергались жестокой травле.

В считаные месяцы некогда богатейшие колхозные комплексы превращались в руины, как во время Гражданской войны. А после провозглашения принципов приватизации старые колхозные земли обрели хозяев, которые беспощадно урезали прежние крестьянские хозяйства. И уже в нынешних условиях быть владельцем 500–1000 гектаров земли стало нерентабельным делом.

РИА Новости Митинг жителей Риги в поддержку учредительного съезда Народного фронта Латвии в Межапарке. Надпись на лозунге: Люди! Будьте бдительны!. Латвийская ССР, 7 октября 1988

Так колхозное процветание закончилось неожиданно и жестоко. Надежды на бесплатный труд обездоленных русских рабочих и инженеров не оправдались. А те, кто ратовал за аграрное развитие независимой республики, оказались прирожденными латифундистами и, профессионально злоупотребив служебным положением, захватили в свое распоряжение огромные земельные участки.

Определенная надежда у латвийских землепашцев и скотоводов родилась перед вступлением Латвии в ЕС.

Руководители крестьянских общин уговаривали свою «паству» проголосовать «за ЕС», утверждая, что оформление членства в Евросоюзе приведет к возрождению латвийского сельскохозяйственного сектора. Обещали, что молочные реки в кисельных берегах потекут вновь, а крестьяне смогут претендовать на внушительные финансовые дотации со стороны европейских структурных фондов.

«Заживем как в Германии и Голландии» – такова была заманчивая установка пропагандистов счастливого европейского будущего для Латвии.

К тому же в СМИ активно эксплуатировался образ «настоящего хозяйственника» Ульманиса, который стремился превратить Латвию во вторую Данию и завалить прилавки Западной Европы вкуснейшим беконом.

Это и привело к заметной электоральной активности деревенских граждан 20 сентября 2003 года. И мало кто из поверивших посулам правительственного чиновничества и голосовавших в пользу евроинтеграции мог предполагать, что буквально через неполных три года исчезнет одна из самых легендарных отраслей латвийской агропромышленности, долгие десятилетия бывшая олицетворением незыблемости – сахарная.

Все три завода, специализировавшиеся на сахарной свекле, прекратили свое существование при попустительстве со стороны министерских еврозазывал. Работники уничтоженной сахарной промышленности получили свои компенсации далеко не сразу. А сахар, поступающий сегодня в Латвию, является продуктом скандинавской корпорации Dansukker, к работе которой имеют отношения некоторые бывшие премьер-министры Латвии.

Новый союз – новые условия

Вскоре после вступления в ЕС латвийский крестьянин столкнулся с непроходимыми бюрократическими препонами. В первую очередь над системой национального производства установился строгий ветеринарный контроль.

В еврорегуляциях прописано, что с определенной периодичностью необходимо выполнять анализы крупного рогатого скота и проводить комплекс лечебно-профилактических мер. Все анализы должны быть оплачены самими владельцами скота. Качество хлевов, качество воды из колодцев, даже содержание в надлежащем виде отхожих мест для коров также должно отвечать евростандартам и регулярно подвергаться проверке.

Этот юридический прессинг и вымогание штрафных неустоек привели к резкому сокращению числа скотоводов. Латвийское мясо уступило место польскому, бельгийскому, немецкому, которое поступает в огромных количествах на латвийские рынки и часто выдается за местное, что рассчитано на наивного патриотически ориентированного потребителя, живущего ностальгией о старом, советском, времени.

Европейский рай латышей

Местным фермерам, кто еще надеялся работать на земле, навязали иностранную, преимущественно голландскую, сельхозтехнику по кредитам, часть которых латвийские сельхозпроизводителей, попавшие под бюрократическое давление, так и не смогли выплатить. И Латвия постепенно превратилась в республику заброшенных сельхозугодий и погубленного скотоводства.

Исключения составляют лишь олигархические латифундии и хозяйства, которыми управляют иностранцы. Например, в отдельных областях Латвии, в основном в Видземе и Земгале, ряд ферм принадлежат голландским агроинвесторам. Они выращивают картошку, рожь и разводят скот. Им это сделать в Латвии стало гораздо проще – без латвийцев.

А близкие к чиновничьим тайнам люди утверждают, что для Латвии в свое время начал действовать план, предполагающий постепенное сокращение латвийского скота на тридцать тысяч голов – чтобы не составляли конкуренцию более привилегированным полякам, бельгийцам и немцам.

Сегодня посвятить свою жизнь сельскому хозяйству в Латвии значит взвалить на свои плечи тяжкий груз нерешаемых проблем. Вследствие протекционистской политики официального Брюсселя, который привык наказывать зарвавшихся ослушников квотами и санкциями, демонстрируя на словах умилительную квазизаботу о демократии и равенстве, с латвийских полей практически исчезли коровы. Любой турист, приезжающий в Латвию из Западной Европы, неизбежно обратит внимание на эту красноречивую деталь.

© Sputnik / Алексей Витвицкий Акция протеста фермеров стран Балтии против сельскохозяйственной политики ЕС

И люди, пережившие распад колхозной системы, уже не строят никаких иллюзий относительно будущего. Возврат к золотому веку молочных рек и кисельных берегов Латвийской ССР невозможен в условиях продолжения заданного курса на деаграризацию некогда могучей и процветающей сельхоздержавы.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.

Подписывайтесь на Baltnews в Яндекс.Дзен и присоединяйтесь к нам в Facebook

Источник